Татьяна Хомякова - Повесть о стромынских святых

– Ну, вот здесь удобно вам будет. И храм недалеко, и к источнику тоже ходить удобно. Деревья рубите с умом – на том месте, где келья стоять будет. Ветки и кору можно в печечке пожечь, если печи класть не умеете, помогу. Водонос и ведро поначалу тоже у меня возьмите, потом обживетесь – вернете. А моя келья – вот она. Он показал рукой на аккуратный домик, из трубы которого поднимался веселый дымок. Глина для печки – у источника, пойдете вдоль бережка – увидите, там все берут.

–Спаси тебя Бог, брат! – ответил с поклоном черноволосый.

–А ты уже монах? – вылез с вопросом Спирька.

–В мантию рано мне ещё, – со вздохом отвечал Феофан. – Ну, мне пора идти, отец Сергий не любит праздных разговоров. Ангела вам в трудах!

Подтянув портки и потуже затянув пояса, завернув рукава рубах, друзья, – а во время пути они уже привыкли быть вместе, радовались тому, что Господь свел их в пути и почитали себя почти братьями, – взялись за топоры. Спирьке должно было оттаскивать в сторону и складывать ветки, щепу, кору, да отскакивать, когда следующее дерево, подрубленное под корень, с шумом падало на землю. Из небольших бревнышек и верхушек поваленных сосен, сложили шалаш в котором могли уместиться все трое. Лапником покрыли сверху, положили его и вовнутрь. Временное жилище было готово к вечеру, росла гора подготовленных для строительства бревен. Спирька взял у Феофана деревянное ведро. Водонос, который предложил сначала Феофан, был велик: ушат на три ведра, с хлудом, который вставляли в «уши» и зацепом, который два человека могли положить на плечо. Ведро было поменьше, для одного человека и Спирька пошел с ним к источнику.

Родник бил из обрывистого берега. Вода стекала по ложу, выложенному заботливой рукой из белых камней, заполняла углубление, также обложенное камнем, так что можно было зачерпнуть сразу полное ведро. Вода была чистая, холодная, – ломило зубы, – и сладкая. Принес воды строителям, те тоже пили долго, не отрываясь. Казалось, каждая капля воды прибавляла силы, проясняла мысли, омывала душу.

Издалека послышался стук. Сначала три размеренных стука,– «Тук! Тук! Тук!», а потом перестук – ритмично и бесперебойно: « Туки-тук-тук, туки-тук-тук…»

–Это что, еще кто-то келью строит? – спросил Спирька.

Однако слишком ровным был стук, который все приближался и вскоре они увидели невысокого монах с резной доской, округленной по концам. Монах держался строго и прямо, и доска вместе с ним составляла крест, который двигался в сторону храма, сзывая всех на вечернюю службу. Звонко-звонко разносился далеко за пределы пустыни деревянный перестук, колотушка не уставая ударяла по доске,-«туки-тук-тук!», в конце потом снова раздалось «Тук! Тук! Тук!» и все стихло.

–Это – било, как в Византии, – пояснил светловолосый.– Пора на службу. А три стука в начале и конце – в честь Святой Троицы.

Умывшись, отряхнув с одежды мелкие щепочки, все направились в храм.

Дни шли за днями. Лето с его ягодами, грибами, съедобными травами, дикими яблоками и орехами ушло. Сначала пришла осень, – ходили в лес и среди березняка и осинника собирали крепкие грибы с коричневыми и красными шляпками, резали, сушили. Уже давно построены были обе кельи, у Спиридона была отдельная заклеть, – пристроечка, сложенная так, чтобы не мешать уединению и молитвам старшего друга. Однако мальчик предпочитал в холодные ночи примоститься в зазадороге- узеньком пространстве между печкой и стеной. Там лежал тюфячок, который получился из старых одежек, уже не годных для ношения и потому пожертвованных Феофаном мальцу. После вечерней службы и Правила, которое они читали вместе, Спирька залезал в зазадорогу и выглядывая оттуда слушал, как молится и кладет земные поклоны его товарищ. Черные волосы на плечах, суровая одежда, самодельная свеча, а чаще – лучина перед образами… И губы мальчика тоже шептали «Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя, грешного!»…

Страшные вести доходили до обители: по Руси шла моровая язва. Она косила людей, не глядя на светлость сана и на всех «вынизала многоядные свои зубы» – как рассказывал один монашек, который вместе с епископом Новгородским и Псковским Василием был в Пскове. Зараза пришла из литовских земель, появилась сначала в Пскове и пригородах. Еще вчера здоровый человек слабел, потом жар охватывал его, он начинал харкать кровью и на третий день умирал. Близкие относили умершего в храм на отпевание, а через два-три дня и они все лежали в одном гробе и над ними пели «Со святыми упокой!…» Гробовщики не успевали ладить гробов, ужас, казалось, висел в воздухе. Вот тогда псковичи призвали святителя Василия, еще недавно отвергаемого ими. Желая независимости от Новгорода, требовали они поставить особого, Псковского Епископа, а когда пришла беда, послали к нему за помощью....Отец Василий не помня обид, отправился тотчас же и, не зная сна и отдыха, ходил по городу, служил молебны, причащал больных, освящал жилища.... И Господь внял молитвам праведника: мор в Пскове прекратился…Епископ Василий отслужил последний – благодарственный – молебен и пошел в Новгород, в котором уже бил тревожный набат, там тоже началось моровое поветрие…