Татьяна Устинова: Там, где нас нет (Повесть)

«Скорая» приехала и забрала труп.

Мрачные люди в синих форменных куртках с желтыми наклейками разложили брезентовые носилки, кое-как перевалили на них Сиротина – одна рука свесилась, и какая-то женщина подоткнула мертвую руку под тело, чтоб не болталась.

Люди в синих куртках не сразу сообразили, как именно повернуть носилки, чтобы можно было засунуть их в распахнутую заднюю дверь, и ворчали друг на друга. Они топтались на месте, месили грязными ботинками снег, которого за день выпало очень много, так и сяк перехватывали носилки с Сиротиным и ворчали друг на друга.

Потом «Скорая» уехала, и милицейская «Газель» с надписью «Дежурная часть» на боку уехала тоже.

– Окна бы надо зашурупливать, – напоследок сказал Волкову толстый розовый парень из милицейских. – Намертво. А то так и будут бросаться!.. Народ нынче нервный.

Волков посмотрел на него.

– Шурупами прикручивать, – пояснил парень погромче, как будто Волков был глуховат. – Намертво, чтоб не открыть! Особенно на верхних этажах. А то, говорю, так и будут сигать из них. А вам одни неприятности.

Это немыслимое слово – «зашурупливать» – намертво засело в волковской голове, и, поднимаясь в лифте на свой этаж, он на все лады его повторял.

Зашурупить – и дело с концом.

Зашурупил – и молодцом!..

Зашурупишь – и по башке не получишь!..

Оставшиеся на работе немногочисленные сотрудники курили на лестнице, когда Волков вышел из лифта.

Они курили, и вид у них у всех был одинаковый, перепуганно-любопытно-опечаленный.

– Чего его понесло на подоконник?.. Восьмой этаж!..

– И еще снег пошел! Конечно, у него рука-то и поехала!

– Зачем он вообще наружу высунулся?! Да еще так далеко?!

– Он на машину свою смотрел! У него сигнализация орала.

– Откуда ты знаешь?!

– Да слышно же! У него сигнализация, как сирена милицейская орет! Он еще ей так гордился, когда поставил! И еще секретки какие-то, на руль и под сиденье засунул, чтоб уж с гарантией!

– Эта сигнализация долбаная его и сгубила!

Тут они заметили Волкова и замолчали, как пионеры после отбоя при внезапном появлении в палате вожатого.

– Ну, что там, Павел Николаевич?

Волков пожал плечами.

– Да ничего. Увезли.

– Вот... угораздило мужика под самый Новый год. Господи прости...

– Ребят, надо бы жене позвонить...

И опять все замолчали. Видимо, предполагалось, что жене Сиротина будет звонить Волков.

– А вы его... первый нашли, да, Павел Николаевич?

Это Денис Усков спросил, и все уставились на Волкова.

Волков опять пожал плечами.

Никого он не находил. Он зашел в кабинет Сиротина, наверное, через несколько секунд после того, как тот... вывалился из окна. Он зашел с каким-то делом – сейчас даже не вспомнить, с каким, – и так и застыл посреди холодной захламленной комнаты, где вечно тягостно воняло застарелым табачным дымом и было так неуютно, как будто хозяин специально старался довести окружающее пространство до состояния хаоса, в котором нормальный человек существовать не может.

Волков удивился, что окно распахнуто так не по-зимнему широко, и сквозняк гуляет по комнате, шевелит бумаги на столе, а за столом никого нет!..

И он еще пооглядывался, надеясь обнаружить Сиротина за шкафом или за шторой. А потом подошел к окну и зачем-то выглянул наружу.

Снег летел, и на тротуаре в желтом круге света лежало что-то темное, скрюченное и странно маленькое, незначительное. Волкову и в голову не пришло, что это... Сиротин.

И тут внизу пронзительно и страшно закричала какая-то женщина, и крик ее как будто ударил Волкова в висок. Он сразу понял, что вопль имеет отношение к тому темному, что лежит внизу, в желтом круге света, и к нему, Волкову, тоже имеет отношение.

Случилось непоправимое, страшное, вот что означал этот вопль.

Случилось прямо тут, рядом с тобой.

И изменить ничего нельзя.

Волков смотрел из окна, женщина все кричала, и на тротуаре стала собираться толпа, и в виске стучало все сильней и сильней, и тут он понял, что должен идти вниз.

Беда случилась, и он, Волков, должен ее... принять.

И он пошел «принимать» беду.

На затертом ковре – когда делали ремонт, Сиротин не дал его выбросить, нес какую-то чепуху, что ковер, мол, с ним прошел все прежние работы и он его с собой заберет, когда на пенсию выйдет, – таяла бляшка нечистого снега. От нее свет настольной лампы отражался.

Такие бляшки обычно приносят на подошвах ботинок.