Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Наиболее яркие примеры связаны со старообрядческим Выговским общежительством. Последнее регулярно поставляло образованных наставников для будущих самосожжений. По данным следственного дела 1742 г., «из обретающегося на Выгу раскольнического Данилова скита многия выходят и простонародных в свою раскольническую прелесть привлекают к себе в скит ведут <���…> и которой де насмерть згоре скит, в том учитель в их же ските научен» [691]. Наставником самосожигателей, погибших в Мезенском уезде в 1744 г., стал выходец с Выга Иван Акиндинович [692]. Уцелевшие во время самосожжений печорские старообрядцы «устремились в Выговское общежительство, ища в нем себе поддержку и защиту». И неспроста: ведь они подчинялись общежительству «по духовной линии, будучи последователями его вероучения, и отчасти зависели от него в хозяйственно-правовом отношении». Выговские старообрядцы всегда «снабжали их наставниками, оказывали им материальную помощь в трудные минуты жизни» [693].

Самосожжения, таким образом, предстают не как спонтанный акт отчаяния, а как вполне сознательный и продуманный поступок. Для тех, кто искренне уверовал в спасительность самосожжений, «згорелый дом» стал воображаемыми воротами в Царствие Небесное. Но для тех, кто оказался в числе сторонников массового самоубийства по собственной неосторожности или в силу нелепого стечения обстоятельств, он превратился в место страшной пытки огнем и гибели. Смерть моментально уравнивала тех и других, но ей всегда предшествовала длительная, кропотливая подготовка, которая превращала умирание в искусство, требующее богословских, технических, психологических и военных познаний.

Созванные из окрестных деревень приверженцы «древлего благочестия» и невольные жертвы обмана, которые также нередко оказывались среди самосожигателей, становились участниками целой череды длительных и неторопливо совершаемых обрядов. В действиях старообрядческих наставников в данном случае прослеживается вполне понятный, рациональный замысел. Здесь можно сослаться на авторитетное суждение психиатра В.М. Бехтерева: «раскольничья среда в скитах, в некотором отчуждении от внешнего мира, при постоянном посте и молитвах представляет собой крайне благоприятные условия для поддержания и развития религиозного фанатизма» [694]. В большинстве случаев, как говорилось выше, старцы-наставники и их подопечные терпеливо дожидались прихода гонителей. «Все это время, – как указывает исследователь сибирского старообрядчества И. Сырцов, – обреченные на смерть люди должны были томиться в небольшом сравнительно здании, переполненном людьми, претерпевая голод и холод» [695]. В такой ситуации приближающаяся смерть начинала казаться желанным избавлением от страданий. Между тем обряды, совершаемые накануне самосожжений, имели своеобразный зловещий игровой характер, как и любая другая ситуация ритуализированного перехода «от жизни земной к жизни потусторонней» [696]. Источники старообрядческого происхождения говорят об этих обрядах предельно подробно. Перед первым самосожжением в Палеостровском монастыре находящиеся в нем старообрядцы «последние два дни ни хлеба, ни воды вкушающее, пребыша без сна, кающеся чистым покаянием, готовящиеся на смерть вси единодушно» [697].

Документальные свидетельства (материалы следственных дел о самосожжениях, подробно изложенные в современных исторических трудах) не противоречат старообрядческому автору. Так, в 1685 г. старообрядцы из «Шведской Карелии» обнаружили в Олонецком уезде дом, в который «собрались молиться и поститься более 600 человек». Собравшиеся в нем старообрядцы «ничего другого не делали, только молились и били земные поклоны, осеняя себя крестным знамением». Питание «насмертников» все это время оставалось более чем аскетическим: «раз в день им давали немного хлеба и воды». Пришедшим из-за границы старообрядцам удалось спастись, но, уходя, они «заметили пламя пожара и дым, поднимавшийся к небу в том месте, где была келья» [698].

Основу череды подготовительных мероприятий составляло, во-первых , перекрещивание водой (предшествующее так называемому крещению огнем). Как правило, у старообрядцев «таинство крещения совершалось в естественных водоемах или на дому (в купели)» [699]. Перед самосожжениями первый способ крещения явно возобладал. Так, перед «гарью» в Березове Наволоке предводитель самосожигателей Пимен сделал купель и начал крестить в ней всех готовящихся к смерти: «днем крестил мужчин, а ночью женщин». После завершения всех обрядов незамедлительно последовало самосожжение [700]. В 1730 г. в Каргопольском уезде обнаружились старообрядцы, готовящиеся к самосожжению. Как говорилось в документах Новгородского архиерейского разряда, «все они перекрещиваются и чинят всякие церковные противности, о которых писанию придать мерзко». Всего по примерным подсчетам их больше четырехсот человек, «церкви они не имеют, а имеют только по своему суеверию трапезы, где б им сгореть» [701]. В Сибири наблюдались сходные явления. В 1720-е гг. Тарская канцелярия рассматривала дело о самосожжении «раскольнического собрания» в «пустыни Ивана Смирнова», который всех сгоревших «перекрещивал по своему раскольническому суемудрию». С неперекрещенными все сжегшиеся, говорилось в материалах расследования, имели обычай демонстративно «не пити, не ясти» [702]. Во время тюменского самосожжения 1753 г. старообрядцы совершали крещение младенцев, «обреченных на смерть вместе с родителями своими». «Некоторые свидетели показывали, что один из самосожигателей, выглянув в окошко, просил принести ему ведро воды, объясняя, что у него будут крестить младенца, что и было исполнено одним из присутствовавших» [703].