Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Есть и другие свидетельства о начальном этапе в деятельности старцев, готовящих самосожжения по сходным сценариям. В начале 1741 г. к каргопольскому воеводе явился один из местных крестьян и объявил, что в Канакшенской волости поселились старообрядцы. Их наставником стал беглый монах Василий, который, пояснял крестьянин, пытается заменить собой местного священника: «перекрещивает всех приходящих к нему людей и умерших раскольников там погребает» [590]. В происходящих событиях наученные горьким опытом местные администраторы увидели стандартную подготовку к очередной огненной драме. Сразу после получения информации к потенциальным самосожигателям отправился небольшой наскоро собранный отряд под руководством капрала Ивана Коршунова. Согласно инструкции, он должен был напасть на старообрядцев, арестовать их и привезти в Каргополь. Вскоре после появления солдат старообрядцы сожглись [591].

Результаты деятельности старообрядческих проповедников (массовые самосожжения и другие формы самоубийств) очевидны. Как говорилось в цитируемом документе, «многия простонародныя люди погибают огнем, сожглись и в воде потопились, и впредь многих прельстят и уловят к своей прелести» [592]. В 1723 г. архангельский владыка Варнава доносил Синоду о начавшихся в его епархии самосожжениях: «в одной волости таковые раскольники, с лжеучителем своим раскольническим, мужеска и женска полу, и младенцев пять человек, обволокши овин соломою, в нем сгорели» [593]. В XIX в. эта особенность поведения проповедников «огненной смерти» и других способов самоубийства не претерпела существенных изменений. Так, руководитель старообрядческого самосожжения, произошедшего близ хутора Кастенки Воронежской губернии в 1812 г., старец Филатий, за 5–6 лет до трагедии вырыл пещеру неподалеку от места будущих событий. Поселившись в пещере, он «начал частенько навещать хутор, причем каждый раз приносил с собою какия-то книги, которые читал и толковал казакам» [594]. Вскоре к Филатию пришел другой чернец и поселился вместе с ним. Они обзавелись всем необходимым, но прежде всего образами и книгами, начали совершать богослужение по старообрядческим правилам. Их влияние быстро распространялось. Вскоре большинство хуторян бросили приходскую церковь, прекратили общение с духовенством и стали посещать пещеру, «потому что Филатий всех их увлек в свою веру» [595]. Дело закончилось самосожжением.

Таким образом, оказавшись среди потенциальных участников самоубийства, проповедник добровольной гибели, как правило, длительное время скрывал свои намерения. Приступая к проповеди, он использовал разные средства, постепенно приводящие местных жителей к мысли о гибели. Так, один из сибирских наставников, Яков («Якунька»), «сам сый иконописец», раздавал своим сторонникам плакат, на котором он изобразил «церковь и дьявола, во образе змия, оплетшася окрест церкви, и изблевающа яд свой скверный на пречистыя Христовы тайны». Это изображение он усиленно тиражировал для того, чтобы люди почувствовали отвращение к церкви и православному духовенству: «да люди мерзятся церковию и чуждаются пречистых Христовых таинств» [596].

Несмотря на некоторые экстравагантные черты поведения, старец, особенно на первых порах, не привлекал пристального внимания местной власти. Этому способствовал его внешний вид. Судя по сохранившимся в следственных делах сведениям, облик старца был вполне заурядным. Он казался своим и не вызывал опасений. Кроме того, учитывалось и предстоящее следствие. Не случайно уцелевшие старообрядцы на допросах часто не могли привести никаких особых примет и тем более дать детальное описание внешности своего наставника. Иногда свидетельства, содержащиеся в материалах делопроизводства, излагались странным образом. Тюменский крестьянин Сидорко сообщил на следствии в 1687 г., что видел «двух старцов: один старец без уха, а другой моложе» [597].

В некоторых случаях старообрядцы, извлеченные в последний момент из огня, на допросах не могли или не желали вспомнить даже имена своих наставников и, тем более, подробно рассказать о том, откуда те пришли. Так, Стенка Климов, сорванный осаждающими (вероятно, при помощи крюка) со стены старообрядческого острога незадолго до самосожжения в верховьях р. Кокшеньги, дал сравнительно подробные показания. Он утверждал, что «строителем де в том остроге был чернец Исайя из Ярославля города да с Вологды два чернеца – Феодосей, а другому имя он пропаметовал, и ис которых монастырей те чернецы – того он не ведает» [598]. Заметим, что дорожный статус старообрядческого наставника играл важную роль в быстром обретении им позиций лидера. Дорога существенно облегчала обмен эзотерической информацией, а страннику было значительно проще, чем местному жителю, занять положение духовного наставника в крестьянской среде [599]. Эти старцы, «начитанные, даровитые, нравились простому народу, казались истинными учителями, радящими о его спасении». Они «говорили о предметах самых трогательных для простодушно-набожного сердца, глубоко потрясающих душу верующего, как то: о наступлении последних времен, о пришествии Антихриста, о приближении второго пришествия Христова, о страшном суде и т. п.» [600]. Противник самосожигателей Евфросин высказывался по этому вопросу значительно более иронически. Простаки, слушающие искусную проповедь о самосожжениях, становились объектами психологически точно выверенных манипуляций: «Старец, взирая, слезы ронит; отроковица, смотря, сердце крушит» [601]. В любом случае, таинственность появления старца на месте будущей «гари» придавала особое значение его проповеди. Происхождение старообрядческих наставников, вдохновлявших местных жителей на самосожжения, нередко оставалось секретом как для самих участников массовых самоубийств, так и для следствия. Так, в 1756 г., во время следствия по делу о самосожжении в Устюжской волости, предпринималась попытка выяснить, кто являлся наставником самосожигателей. Но в результате пришлось донести Сенату, что хотя и «было следовано, точию предводителей тому не сыскано» [602].