Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Важно обратить внимание и на другой аспект проблемы. Гонения на инакомыслящих происходили практически непрерывно в разные исторические эпохи, в разных странах. В современной литературе нередко встречаются рассуждения о том, что «жесткая правительственная политика по отношению к поборникам древнего благочестия» вызвала «целую волну старообрядческих самосожжений» [564]. Здесь есть и основа для размышлений, и основания для возражений. Ведь только в России, в старообрядческой среде, распространенным ответом на репрессии стали не восстания, вооруженное сопротивление или бегство на отдаленные окраины огромной империи, а массовые самоубийства. Это, на мой взгляд, со всей определенностью показывает, что в самом старообрядческом вероучении был составной элемент, способствующий обоснованию «гарей», толкающий к активным действиям и приводящий, в конечном итоге, к гибели тысяч сторонников «древлего благочестия». Об идеологическом обосновании самоубийства во имя веры, предпринятом старообрядческими литераторами в конце XVII – начале XVIII в., речь шла в первой главе. Теперь предстоит обратиться к изощренной «технологии» самосожжений.

В процессе своего развития старообрядческое движение сформировало, отчасти стихийно, а отчасти и целенаправленно, путем планомерной подготовки, особую группу религиозных лидеров – руководителей самосожжений. Они принимали на себя нелегкую обязанность подготовить все необходимое для самосожжения и «предаться свирепству огненному» вместе с десятками, а иногда и сотнями приверженцев. Появление среди старообрядцев ярых сторонников добровольной гибели стало неожиданностью даже для многих противников никоновских реформ. «Жалобница» вполне отражает панические настроения конца XVII в.: «И явишася проповедници беструдного спасения и славнии учители самогубительныя смерти, не обинующеся бо глаголаху своим учеником, аще огнем или ножем подобает убивати самому себе» [565]. Если в самосожжении не принимал участие никто из образованных старообрядцев – «книжников», то это странное обстоятельство вызывало недоумение современников. Излагая историю «гарей» конца XVII в. в Каргопольском уезде, Евфросин пишет: «все простецы, не бе в них ни единого книжника, то тако просто запершися, зажгошася» [566]. Заметим, что в современной литературе по истории старообрядчества содержатся аналогичные выводы: «Самосожжения происходили часто под влиянием “расколоучителей”» [567].

Власти сразу после первых самосожжений пришли к выводу о том, что единственной причиной массовых самоубийств является деятельность опаснейших преступников – старообрядческих наставников. Отсюда проистекало вполне логичное умозаключение: стоит переловить и уничтожить их, умелых и опасных «водителей на гари», как самосожжения тотчас прекратятся. Об этом свидетельствует грамота царя Алексея Михайловича арзамасскому воеводе Т.Б. Булгакову, предписывающая «кликать по многия торговыя дни всем, чтобы всяких чинов люди таких прелесников у себя в домах не держали, и где объявятца, имая ж их, приводили к вам в Арзамас в приказную избу». В случае поимки старообрядческих наставников следовало «сажать в особую тюрьму скованных и велети их беречь накрепко», используя для этой цели наиболее благонадежных людей – стрельцов и пушкарей, «скольким человеком пригож» [568].

На протяжении ряда десятилетий отношение общества к старцам оставалось неизменным. Обобщая накопленный к середине XVIII в. опыт, Синод в совместном с Сенатом указе от 13 мая 1745 г. выдвигал против вожаков самосожигателей расхожие обвинения в обмане своих приверженцев и невежестве: «мнимые от них наставники и сами свое заблуждение разумея, прельщающеся привременным житием, остаются в окаменении, утверждая прелести свои разными вымыслами и обманы». Самая главная их ложь, по мнению Синода, заключалась в проповеди мнимого мученичества, которое проявлялось «аки-бы за веру толь твердую сожиганием самих себя». Но для себя эти наставники, как полагали в Синоде, явно выбирают более легкий жребий: «над собой оные мнимые наставники раскольнические отнюдь никогда не делают, но только у неразсудных временную и вечную жизнь лукавством своим отъемлют».

В качестве аргумента приводились ссылки на опыт противостояния самосожигателям: «как и по делам в Святейшем Синоде много явно, что не себе, но оных единых к тому злу приводят». При этом старцами, как утверждалось далее в документе, движут не духовные, а исключительно корыстные мотивы: «сами не сожигаются и оставшимся имением их богатятся» [569]. Первым об этом заявил сибирский митрополит Игнатий (И.С. Римский-Корсаков), который даже приводил подробное описание одного из самосожжений, перед которым старообрядческий наставник якобы прорыл подкоп, ведущий из «згорелого дома» наружу, через который он намеревался скрыться. Но собравшиеся для самосожжения старообрядцы, по утверждению митрополита, помешали старцу сбежать. В итоге он разделил общую участь – погиб в огне [570]. В XVIII в. местные администрации всячески подчеркивали особую роль наставников в самосожжениях, объясняя подданным, потенциальным жертвам, что «ни один из их лжеучителей никогда не сгорает, а по сожжении их, ничего неведующих, такие учители всегда из собрания выходят» [571].