Коллектив авторов - «Ислам, имеющий мирную и добрую сущность». Дискурс о традиционном исламе в среде тюрок-мусульман европейской части России и Крыма

У мусульманина может быть только один авторитет, которому следует доверять безоговорочно – это Аллах. Слово Божье, являющееся, как известно, атрибутом Аллаха, вечно и несотворенно, поэтому оно есть неизменная Истина, актуальная во все времена. Если выводы уважаемых факихов или богословов расходятся со Словом Божьим, то предпочтение должно отдаваться Корану, какие бы изощренные ходы мысли они в свою пользу ни приводили [328].

Не выдерживает критики категоричное противопоставление традиции разуму, о чем можно прочесть в любом словаре логики:

Противопоставление традиции и разума должно учитывать, что разум не является неким изначальным фактором, призванным играть роль беспристрастного и безошибочного судьи. Разум складывается исторически, и рациональность может рассматриваться как одна из традиций [329].

Налицо также очевидное упрощение Мухетдиновым понятия таклид , сведение его к примитивной апологетике. Если развивать тезис об авторитете в исламе, то логическим продолжением его будет отказ от мазхабов . Но до таких крайностей автор не доходит – по крайней мере в публичных выступлениях и текстах.

Следует отметить осторожность Мухетдинова в продвижении исповедуемых им идей. С одной стороны, он бросает яркие лозунги, с другой стороны, не развивает мысль, давая читателю или слушателю (книга «Ислам в XXI веке», напомню, состоит из докладов) возможность самому продолжить мысль автора. Подобная тактика оправдывает себя: во время дискуссии о «коранитах» на страницах мусульманских сайтов Мухетдинов не попал в категорию обвиняемых в «коранизме», а лишь оказался в числе подозреваемых [330]. Это отличает публикации Мухетдинова от текстов Батрова и Садриева, в которых не только ставятся острые вопросы, но и даются не менее острые ответы.

Возможно, эта осторожность отчасти объясняет характер многих текстов Мухетдинова. Автор привлекает внимание к теме, но при этом не проговаривает того, что могло бы расставить все точки над «i». Это позволяет ему как лицу, занимающему высокую административную должность в системе муфтиятов, не выглядеть в глазах верующих выразителем крайних позиций. Пример с увольнением А. Садриева показал, что за радикальные и при этом сделанные публично высказывания, затрагивающие основы мусульманской религии, можно лишиться должности. Да и сам Мухетдинов оказывался несколько раз в ситуациях, когда ему приходилось дезавуировать свои слова, отражавшие его взгляды на некоторые аспекты религиозной жизни мусульман. Так было, например, в истории с запретом мусульманских платков в одном из российских регионов – Республике Мордовия. В интервью электронному изданию Lenta.ru на вопрос корреспондента, как он оценивает слова министра образования о том, что «истинно верующему человеку не нужны никакие внешние атрибуты его религиозности», Мухетдинов ответил, в частности, следующее:

В философском плане я разделяю ее позицию, и вообще, вопрос хиджабов – дискуссионный. Даже с точки зрения теологии есть точка зрения, что хиджаб не предписан так строго, как традиционно принято считать в мусульманских сообществах [331].

Однако затем после волны возмущения в СМИ [332]Мухетдинову пришлось публично объясняться по поводу этих слов [333].

То, что самим мусульманским религиозным деятелям не вполне ясно, в чем состоит ‘акида («символ веры») Мухетдинова, продемонстрировал проведенный в конце 2017 г. съезд Совета муфтиев России, на котором была предпринята попытка осудить «коранитов». Сопредседатель СМР Мукаддас Бибарсов прямо обратился к Мухетдинову, чтобы тот дал четкий ответ, является он коранитом или нет [334]. Оставим в стороне некорректную постановку вопроса, адресованного одному из лидеров обновленцев. Необходимо было не искать мифических «коранитов», а составить подробный вопросник и попросить ответить на него всех основных представителей обновленчества или, по крайней мере, одного из их лидеров – Дамира Мухетдинова.

В итоге, в современном российском исламе можно наблюдать странное явление: с одной стороны, часть религиозных деятелей борется с несуществующими «коранитами», с другой – некая группа, именующая себя обновленцами, выступает против «традиции», не давая последней четкой и исчерпывающей характеристики. Между тем, если говорить о религиозной традиции, которую поддерживали кадимисты (читай: традиционалисты), то она была прервана в советское время и потому едва ли существует – по крайней мере в том виде, в котором ее представляют в своих текстах сторонники обновленчества [335].