Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Мф 9:32–34 – «решающая сцена» для окончания гл. 8–9, где упоминается раскол между ὄχλοι и вождями. То же верно для Мф 12:22–23 – вступительной сцене к «малой речи» 12:22–37. См. также пятикратное повторение сцен «ухода» в Мф 12:15 (= Мк 3:7); 13:36 (с редактурой); 14:13 (= Мк 6:32); 16:5 (с редактурой); и наконец в 24:1–2.

Именно это происходит с вопросом о знамениях в Мф 12:38–40 (= Q)/16:1–4 (= Мк); с учением Иисуса в Мф 5:32–33 (= Q)/19:9 (= Мк); Мф 10:32–33 (= Q)/16:27–28 (= Мк); Мф 10:38 (= Q)/16:24 (= Мк); Мф 10:39 (= Q)/16:25 (= Мк). Сравнивая это со случаями, когда Матфей избегает дубликатов, можно заключить, что он дублировал те учения Иисуса, которые считал особенно важными.

См.: Ulrich Luz, Matthew 21–28 (trans. James Crouch; Hermeneia; Minneapolis: Fortress, 2005), с. 492–494, 499–503, 506–508.

Комментаторы практически не дают этому объяснений. Роберт Гандри (Robert H. Gundry, Matthew: A Commentary on His Literary and Theological Art [Grand Rapids: Eerdmans, 1982], с. 10) полагает, что в начальных главах Евангелия Матфей активно работал с источниками и располагал их материал свободно, но затем «ощутил редакторскую усталость». Дейл Эллисон (D. C. Allison, «Matthew: Structure, Biographical Impulse and the Imitatio Christi», в кн.: The Four Gospels 1992: Festschrift Frans Neirynck [ed. F.van Segbroeck et al.; 3 vols.; BETL 100; Leuven: Peeters, 1992], 2:1203–1221, цит. с. 1206) объясняет, что, дойдя до гл. 14, Матфей «уже использовал… большую часть Q» и «хотел поберечь [оставшееся]… для глав 18 и 24–25». Поэтому, мол, у него не было иного выхода, как только рабски переписывать Марка. Оба автора считают Матфея простым составителем и редактором.

О возможных пропусках Q у Матфея см.: Ulrich Luz, «Matthew and Q», в кн.: Studies in Matthew , с. 39–53.

См.: Фукидид, История 1.22 (цит. 1.22.1–2). И пусть даже Фукидид признает, что его исследование, при отсутствии в нем всего баснословного, кому-то может показаться малопривлекательным (τὸ µὴ µυθῶδες αὐτῶν ἀτερπέστερον φανεῖται, I, 22.4), мифологические рассказы в историографии недопустимы.

Это очень вероятно для Мф 27:3–8, 51b–53; 28:9–10, возможно для Мф 27:19, 62–66; 28:11–15, 16–18; маловероятно для Мф 27:24–25, 43; 28:19–20; см.: Luz, Matthew 21–28 , соотв. места.

Таков критерий Фукидида: историк должен строго придерживаться исторических фактов (τῶν… γενοµένων τὸ σαφὲς, История I, 22.4). См. схожее правило у Лукиана, Как следует писать историю , 40: «Одной лишь (исторической) истине (ἀληθεία) должно совершать жертвоприношения – все прочее не имеет значения. Тот, кто при описании прошлого заботится о настоящем (τὸ παραυτίκα) – попросту льстец (κολακεύων)».

Аристотель, Поэтика 9. В отличие от историка, поэт может говорить не только о τὰ γενόµενα («о происшедшем»), но – οἷα ἂν γένοιτο καὶ τὰ δυνατὰ κατὰ τὸ εἰκὸς ἢ τὸ ἀναγκαῖον. […о том, что могло бы случиться, о возможном по вероятности или необходимости].

«История – произведение, вымышленное людьми», – пишет Йорн Рюзен (Jörn Rüsen, «Geschichtsschreibung als Theorieproblem der Geschichtswissenschaft», в кн.: Theorie und Erzählung in der Geschichte [ed. J. Kocka and T. Nipperdey; Munich: DTV, 1979], с. 14–35, цит. с. 27–28).

Такие прозрения, как в Ин 13:7 и 14:26, верны не только в свете постпасхальной христологии – они имеют аналогию и в современном понимании истории. Значение исторических фактов проявляется только в их позднейшей интерпретации.

Hayden White, Auch Klio dichtet oder: Die Fiktion des Faktischen (SuG 10; Stuttgart: Klett-Cotta, 1986), особенно с. 120–122; Hans Robert Jauss, «Der Gebrauch der Fiktion in Formen der Anschauung und Darstellung der Geschichte», в кн.: Formen der Geschichtsschreibung: Theorie der Geschichte (ed. Reinhart Koselleck, Heinrich Lutz, and Jörn Rüsen; BH 4; Munich: DTV, 1982), с. 415–427. См. также: Yairah Amit, History and Ideology: Introduction to Historiography in the Hebrew Bible (trans. Yael Lotan; Biblical Seminar 60; Sheffield: Sheffield Academic Press, 1999), с. 108.

См.: Jörn Rüsen, «Die vier Typen des historischen Erzählens», в кн.: Formen der Geschichtsschreibung , ed. Koselleck et al., с. 514–605, цит. с. 526–527.

Aleida Assmann, Die Legitimit ä t der Fiktion: Ein Beitrag zur Geschichte der literarischen Kommunikation (TGLSK 55; Munich: Fink, 1980), с. 16–17.

Примечательное исключение – Jens Schröter, Jesus von Nazaret: Jude aus Galiläa – Retter der Welt (BibG 15; Leipzig: Evangelische Verlagsanstalt, 2006).

Таково мнение Саллюстия ( О заговоре Катилины 3.2; 5.9; Югуртинская война 4.6 – память о прошлом должна побуждать к добродетели) и Тацита, для которого основной долг историографа – ne virtutes sileantur, сохранить память о проявлениях добродетели ( Анналы 3.65.1).

Различие между этими двумя жанрами относительно. См.: Arnaldo Momigliano, The Development of Greek Biography (Cambridge: Harvard University Press, 1971), с. 56: «…граница между вымыслом и реальностью в биографии тоньше, чем в обычной историографии»; Albrecht Dihle, «Zur antiken Biographie», в кн.: La biographie antique (ed. B. Grange and C. Budwalder; EnAC 44; Geneva: Fondation Hardt, 1998), с. 124–140: цель биографии – моральное воспитание, предполагается, что биографии читают не правители, а частные лица. Кристофер Пеллинг (Christopher B. R. Pelling, «Truth and Fiction in Plutarch’s Lives», в кн.: Antonine Literature [ed. D. A. Russell; Oxford: Clarendon, 1990], с. 19–52) так подводит итог своего исследования литературных вымыслов (по крайней мере, отчасти сознательных) у Плутарха: «Граница между истиной и ложью не так важна, как между приемлемыми и неприемлемыми выдумками… Истина важна; но порою с истиной можно обращаться свободно» (с. 43).