Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Критикуя авторитеты, Лютер подвергал сомнению даже авторитет целых частей Священного Писания – во имя принципов, которые он вывел из своих представлений о всеобъемлющем намерении Библии.

Именно в связи с этим Лютер, как правило, избегал того, что казалось ему аллегориями. Библия предназначалась для того, чтобы звучал ее собственный голос – и не следовало наделять ее лишними значениями, пытаясь всеми правдами и неправдами толковать текст, пытаясь извлечь из него приемлемый смысл. В средневековом поиске аллегорий Лютер усматривал лишь средство, позволяющее исказить текст так, чтобы тот подходил под предпосылки толкователя: о таком предупреждал еще в XII веке Алан Лилльский, и его образное выражение вошло в поговорку: «У авторитета нос из воска – как захочет, так толкует» [11]. Сейчас, в наше время, многие из тех смыслов, которые Лютер воспринимал как буквальные, сами по себе кажутся аллегорическими. Как пример можно обратиться к Песни Песней. Лютер полностью отрицает «духовное» истолкование, согласно которому образы возлюбленных представляют собой Христа и Церковь (или же душу верующего), но и не предвосхищает современной тенденции прочитывать текст в прямом смысле и видеть в нем рассказ о любовном романе двоих людей. В его представлении образы возлюбленных призваны отразить в себе Бога и политический строй, а книга в целом посвящена добродетельному управлению, – и, вероятно, этот вывод поразит почти всех современных читателей как совершенно нелогичный. Однако Лютер не считает такое толкование аллегорическим – для него это и есть абсолютно ясный, метафорический смысл текста (сравните комментарии о таком представлении в главе 15).

Сходным образом Лютер утверждает, что псалом «Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их» (Пс 18:4) говорит о проповедническом служении, на которое вышли апостолы и их последователи, священники Церкви. Это традиционное толкование, бережно хранимое в литургии Католической Церкви, где этот псалом установлен в восхваление апостолов – возможно, именно из-за этого стиха. При таком толковании ясный и очевидный смысл стиха – согласно которому небеса в движении своем восхваляют Бога – явно проигнорирован и заменен церковным, и мы без колебаний можем назвать это аллегорическим или метафорическим переосмыслением. Но Лютер воспринимает этот смысл именно как буквальный! [12] Примерно так же он относится и к другим фрагментам, которые в традиции считаются пророчествами о Христе, таким как Ис 9:2–7 и Ис 11:1–9: он трактует их как буквальные предсказания об Иисусе и даже не допускает мысли о том, что это, возможно, аллегории; в таких пророчествах Лютер не усматривал ничего, кроме исторической отсылки. Что? Они относятся к иудейскому царю? Евреи просто все неправильно поняли, не осознав «прямого» смысла! Не влияло даже то, что такой «непрямой» смысл был признан Андреем Сен-Викторским, а до него – антиохийскими богословами в IV–V веках. Кроме того, Лютер прилагал ряд пророчеств из Священного Писания к событиям своей эпохи, как поступали первые христиане и кумранская секта: так, фрагмент из Книги пророка Иезекииля (Иез 38–39), по мнению Лютера, говорил о турках [13].

Лютер решительно уверял, что в вопросах веры единственным авторитетом обладал только сам по себе библейский текст и что смысл его в этом контексте был совершенно ясен. Впрочем, можно заметить, что Лютер был склонен налагать на текст свои собственные убеждения в равно такой же степени – хотя, возможно, и в чуть меньшей, – как его средневековые предшественники, читавшие текст сквозь призму своих собственных убеждений и вносившие туда свой смысл через аллегорические толкования. Доктрина оправдания благодатью через веру, принцип диалектического противоречия закона и евангельской вести, и даже сама по себе ясность Священного Писания – ни одной подобной идеи нельзя было извлечь из Библии самой по себе. В лучшем случае мы могли бы сказать, что эти идеи встречались в тех или иных местах Библии, а Лютер свел их во всеобъемлющую герменевтическую схему.

Разрыв между Библией и доктриной Лютера становится еще заметнее, когда дело доходит до применения закона. При чтении Ветхого Завета может возникнуть впечатление, что законы Божьи даны, чтобы их соблюдать, и горе тому, кто их нарушит! Из посланий Павла можно заключить, что этот закон отменен для христиан, вольных поступать по любви без каких-либо предписаний (См. Рим 13:8, «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви»). Примирить эти две идеи явно сложно, и средневековые авторы в целом были склонны принижать те аспекты текстов Павла, в которых можно было усмотреть антиномизм. Но у Лютера примирение идет по совершенно другой дороге. Апостол Павел – его путеводная звезда, и отмена закона играет главную роль. Конечно, с основными нравственными законами Ветхого Завета никто не расстается: в той мере, в какой они совпадают с естественным правом, понимаемым всеми народами (скажем, Десять заповедей), они по-прежнему остаются в силе, и такое применение закона необходимо, ибо хранит порядок в обществе. Впрочем, как мы видели, закон могут использовать и иначе: с целью поставить нас на колени постоянным уничижением и напоминанием о провалах: невыносимо требовательные повеления Нагорной проповеди существуют для того, чтобы показать, насколько далек любой человек от хоть какой-то возможности угодить Богу. Некоторые лютеране утверждали, что есть и третий путь применения закона: стать руководством для тех, кто принял от Бога пассивную праведность и теперь пребывают оправданными. Таким людям нужен совет, благодаря которому они смогут двинуться дальше, и именно его и дает закон – в своем третьем применении. Верил ли сам Лютер в это третье применение – об этом эксперты, изучающие его наследие, спорят и по сей день. Если оно на самом деле есть, тогда в нем в какой-то мере дан ответ на обвинения в антиномизме; впрочем, и католики, и кальвинисты склонны подозревать, что в лютеранстве всегда таятся тенденции к антиномизму.