Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Идея Лютера повлияла на изучение и истолкование Библии в двух значимых аспектах. Во-первых, она означала, что важный текст Священного Писания мог ниспровергнуть церковные авторитеты, если Церковь учила не тому, о чем гласил текст. А поскольку Церковь настаивала на том, что благие дела необходимы для спасения, это шло вразрез со Священным Писанием, а значит, кто-то непременно был неправ. Лютер не сомневался: ошибалась Церковь. Едва ли кому в Средневековье приходила идея именно в таком духе противопоставить слово Библии и учение Церкви. Во-вторых, упомянутый стих из Послания к Римлянам, Рим 1:17, дал новый критерий для истолкования всего Священного Писания, новый герменевтический принцип, в чем-то бывший сродни правилу веры из эпохи святых отцов, почти что новый символ веры (Хотя Лютер ни в коем случае не отвергал традиционные Символы). Библию надлежало читать в свете принципа оправдания.

Вскоре Лютер развил и другие принципы, наряду с оправданием через веру. Один из них представлял собой диалектическое противоречие закона и Евангелия, и, видимо, появился он где-то между 1515 и 1518 годами [6]. В нем не противопоставлялись два Завета, Ветхий и Новый – по крайней мере, не в этом была его суть; и принцип не предполагал, будто Евангелие полностью вытеснило закон. Скорее, закон – то, чего требует Бог от рода человеческого – очевиден в обоих Заветах; но опять же, в них обоих Библия настаивает на том, что закон никогда не является окончательным словом Бога. Закон, иными словами, все правила, которые Бог дает и в ветхозаветных законах, таких как Десять заповедей, и в новозаветных пассажах, в той же Нагорной проповеди (Мф 5–8), имеют два главных назначения. Во-первых, они призваны регулировать жизнь людей в обществе, и об этом назначении никогда не следует забывать. Но в богословском отношении гораздо важнее другое: правила призваны показать, что люди морально неспособны их выполнить. Нам никогда не выполнить требования Божьи на деле; человечество всегда терпит в этом неудачу. И тем не менее, такие нравственные учения, способные привести в отчаяние, содержатся в Библии не для того, чтобы повергнуть нас в безысходную тоску, а для того, чтобы открыть нам путь к принятию Евангелия: Благая Весть в том, что Бог свободно и щедро оправдывает (делает праведным) грешника, который приемлет Его благодать через веру. И как только свершилось принятие, принявший будет обретать благо из библейских нравственных наставлений, не воспринимая их как неумолимые требования, которые необходимо исполнять слово в слово, увеличивая тем самым свои моральные терзания; и равно так же ему не придется (и здесь мы приходим к той критике, которую обрушивал на Церковь своего времени Лютер) выполнять все больше и больше «благих дел» в попытке предотвратить божественное правосудие. Бог, как часто повторяет Лютер, ссылаясь на текст из Первой книги Царств, «умерщвляет и оживляет» [67](1 Цар 2:6). Его закон доводит нас до почти убийственной безнадежности, но Его Евангелие возвращает нам надежду и радость.

Противоречия между законом и Евангелием – вот суть Библии для Лютера. В таком представлении вся Библия посвящена Христу, только выражается это не в том, будто о Христе говорят все ее тексты, прочитанные аллегорически, а в том, что все Священное Писание свидетельствует о свободно даруемом спасении, проистекающем из заслуженного оправдания, которое осуществляет Христос [7]. В каком-то смысле схема Лютера – это расширение древней христианской схемы, о которой мы говорили в главе 13: в ней Библия представала в виде рассказа о катастрофе и о последующем спасении, и в ней видели историческое повествование о том, как Бог спас род человеческий от той беды, в которую низверг людей совершенный ими грех. Версия Лютера следует тем же курсом, но в большей степени не на историческом уровне, а на экзистенциальном. Непослушание Богу, вслед за которым свершается чудо и Бог решает не наказывать непокорных, а вольно их простить, действует не просто на уровне исторического развития рода людского, а для каждого отдельного верующего. Так вновь утверждалось давнее «правило веры», на этот раз противопоставленное тенденциям позднего Средневековья, которые стремились превратить христианство в религию «дел» («снова вернуть в нее иудейщину», как воспринимал это Лютер); но оно утверждалось как имеющее силу для каждого христианина. И таким образом, правило веры получает психологический аспект, который не был столь очевиден в ранней Церкви. Этот аспект связан с тем, что чувствует верующий по отношению к закону и Евангелию, и в нем же говорится о том, что евангельские благословления присвояются в деянии веры.