Валентина Кузнецова: Евангелие от Иоанна. Комментарий

Словарь евангелиста ограничен, почти что беден. Речи Иисуса, высказывания Иоанна Крестителя, а также комментарии самого евангелиста в стилевом отношении идентичны, так что в некоторых случаях невозможно узнать, кто говорит. Евангелист также любит повторы, которых в Евангелии огромное количество. Для него также характерен прием, который получил в литературе название иоанновой иронии: Иисус говорит о духовных вещах, а Его собеседники понимают Его слова на земном, примитивном уровне. Поражает также, что в самом богословском и философском Евангелии практически нет абстрактных существительных – евангелист предпочитает глаголы. Например, хотя он множество раз говорит о вере, но он постоянно употребляет глагол «верить» и ни разу слово «вера».

Эти многочисленные повторы, медлительный литургический язык, непривычная для современного человека логика – не прямолинейная, последовательная, а спиралевидная, – не может не поражать читателя. Удивительно, как автор мог достичь такой выразительности и силы при помощи столь бедных средств.

Богословие Евангелия.

Разница была замечена уже в первые века христианства, и Климент Александрийский определил Евангелие как «духовное», что, вероятно, следует понимать как богословское. Если читать его долго и внимательно, начинаешь понимать, что евангелисту, пользующемуся земными, человеческими словами и земными, человеческими понятиями, удалось сделать то, что сделать почти невозможно: в его повествование врывается вечность, в земное и временное совершается прорыв вневременного, вечного. Иисус у него одновременно земной человек, устающий от полуденного зноя, нуждающийся в помощи самаритянки и горюющий о смерти любимого друга, и Сын, который от Отца пришел и уходит туда, где Он был, прежде чем мир начал быть, в Славу, которая у Него была изначально.

Ни в одном другом новозаветном произведении не сфор­мулированы так четко и ясно, как в этом Евангелии, идеи предсуществования и воплощения. Об этом читателю не приходится догадываться, потому что эти темы многократно повторены на протяжении всего произведения. Кроме того, нигде так не подчеркнут божественный статус Иисуса, хотя автор остается на позициях строгого монотеизма. В Прологе евангелист назвал Иисуса Логосом, воплощенным Словом Божьим. Это его вклад в христианское богословие. Иисус также назван Сыном Божьим, но чаще просто Сыном. Впервые в христианской мысли представление о таком сыновстве тесно связано с божественностью: Он был послан в мир Отцом, и Его вознесение есть возвращение в прежнюю славу, Его уникальные отношения с Отцом не были прерваны ни Его воплощением, ни Его распятием. Сын человеческий, излюбленное самоназвание Иисуса, так же сильно меняет свое содержание. В то время как у синоптиков это словосочетание означает смирение и страдание Иисуса в земной жизни и лишь ожидание грядущей Славы, в Евангелии от Иоанна несмотря на то, что чаще всего это понятие также соединяет смерть и славу, час смерти Иисуса и есть час Его прославления и вознесения к Богу. Без этого Евангелия христианское богословие, вероятно, во многом выглядело бы иначе.

В этом Евангелии теряется эсхатологическая напряженность, столь характерная для синоптиков и ранних писем апостола Павла. Евангелист должен был дать ответ тем, кто чувствовал себя растерянным от задержки Второго Пришествия. Действительно, люди верили в то, что Иисус вернется на землю в полноте божественной славы очень скоро. Об этом свидетельствуют письма Павла и синоптические Евангелия. Не отменяя эсхатологической перспективы, евангелист переводит внимание своей аудитории с будущего на настоящее. Верующие в Иисуса еще не свободны от смерти, вражды окружающего мира и страданий, но Сын Божий освободил их от бремени греха и дал им возможность жить под водительством Святого Духа, или второго Заступника – Духа Истины. Суд, с одной стороны, еще будет, умершим еще предстоит услышать голос Сына человеческого, чтобы воскреснуть, но каким-то образом он уже происходит, потому что люди уже здесь и сейчас сами определяют свою вечную участь: тот, кто видел Иисуса и, поверив, пришел к Нему, перешел от смерти к жизни. Царство уже наступило в лице Иисуса.

Недаром чудеса, которые Он совершает, называются «знаками». Обычно это слово носит отрицательный оттенок, у синоптиков Иисус отказывается совершать знаки, но евангелист употребляет его в положительном значении. Для него это не нечто вызывающее изумление, а то, что знаменует наступление Царства, символизирует его. Евангелист тщательно отбирает знаки, о которых он повествует: их семь (восьмое в 21-й главе, служащей эпилогом Евангелия). И каждое из них, с человеческой точки зрения, невероятно: это превращение воды в вино, исцеление на расстоянии, исцеление парализованного, который пролежал тридцать восемь лет в болезни, насыщение огромного количества людей несколькими хлебами, хождение по воде, возвращение зрения слепорожденному, воскрешение человека, тело которого уже начало разлагаться. Евангелист опускает изгнание бесов и мелкие исцеления, которые были под силу тамошним местным экзорцистам и врачам. И в это Царство входят все, кто поверил в Иисуса, кто узнал Его и совершает то, без чего невозможно быть христианином, – свидетельствует о Нем. Вероятно, поэтому он не выделяет особой группы в двенадцать апостолов, предпочитая слово «ученики», которыми являются все свидетели Иисуса. Недаром слова «свидетель» и «свидетельствовать» очень часто встречаются в этом Евангелии. Свидетели Иисуса уже пребывают в Нем, как и Он в них. И Бог тоже в них, и они в Боге.