Что касается организации судопроизводства, то Второзаконие (16:18) предписывает иметь во всех общинах судей и писцов; в затруднительных случаях следовало обращаться к верховному суду, жреческому или светскому, находившемуся, по всей видимости, в Иерусалиме (Втор. 17:8-12). При разбирательстве дел, по которым обвиняемому угрожала смертная казнь, требовалось участие двух-трех свидетелей, причем свидетели должны были первыми участвовать в казни (побиении камнями) (Втор. 17:6-7). Лжесвидетельство каралось наложением на лжесвидетеля того же наказания, которое бы ожидало ложно обвиненного (Втор. 19:15-19). Телесные наказания ограничиваются 40 ударами (Втор. 25:1-3).
В заключение отметим, что, наряду с коллективной ответственностью, в особенности за сакральные преступления (ср. Исх. 20:5-6; Втор. 5:9-10; Нав. 7:24-25; II Сам. 21:1-14), библейская правовая система более или менее последовательно проводит принцип личной ответственности человека за его деяния. Второзаконие (24:16) требует не умерщвлять сына за отца и отца за сына; казни человек может быть подвергнут только за его собственное преступление. В другом случае (Исх. 23:2) предписывается не следовать мнению большинства, чтобы поступить неправосудно, решать дело по правде, т. е., естественно, на основе своего личного убеждения.
Художественное своеобразие Пятикнижия определяется тем, что повествователь воспользовался опытом предшествовавшей и современной ему сиро-палестинской словесности, творчески его расширив и углубив. Многое в повествовании Пятикнижия находится в русле фольклорной техники, в частности фольклорны многократные повторения сюжетных ситуаций, линейное размещение событий во времени. Впрочем, в одном случае, вводя новеллу об Иуде и Тамар (Быт. 38) в повествование об Иосифе, как бы разрезая последнее, рассказчик создает эффект одновременности действия, и в этом можно видеть преодоление фольклорности. Изучение поэтических повествований середины II тысячелетия до н. э. из Угарита (город-государство на северовосточном берегу Средиземного моря в современной Сирии) показало, что многие застывшие формулы в повествовании Пятикнижия принадлежат общей фольклорной традиции семитских народов сиро-палестинского региона. Однако многое восходит в Пятикнижии к стилистике документальной прозы, известной по надписям исторического содержания, происходящим из сиро-палестинского региона, и по деловой документации. Эта стилистика также в большей или меньшей степени свойственна всему сиро-палестинскому региону. Несомненно, на Пятикнижие не могла не оказать влияния и месопотамская словесность: как известно, шумерский, а затем аккадский языки были широко распространены в Сирии и Палестине, по крайней мере с III тысячелетия до н. э., в качестве lingua franca, в качестве языка официальной документации, и произведения месопотамской литературы переписывались и изучались в местных писцовых школах.
Одной из примечательных особенностей Пятикнижия является введение в текст стихотворных фрагментов, а в ряде случаев переход от прозы к стихам и обратно. Вероятно, этот прием восходит к фольклорной традиции; естественно, стихотворный ритм придавал выделенному таким образом отрывку большую силу и выразительность.
Насколько об этом можно судить, для библейского стихосложения
характерны следующие особенности.
Как и в других семитских языках, в еврейском языке в древности
существовало, как можно предполагать, сильное экспираторное ударение. На этой базе здесь, как и повсеместно в семитской древности, развилось тоническое стихосложение, основанное на счете ударных слогов в стихе вне зависимости от количества безударных слогов между ними. Долгота и краткость слогов, их количество между ударениями были средством дополнительной выразительности стиха; они замедляли или ускоряли темп речи. С декламационной точки зрения элементарной структурной единицей стиха было слово. Свободное чередование стихов с различным количеством ударений позволяет думать, что и для музыкального аккомпанемента (а стихи были рассчитаны, несомненно, на рецитацию или пение под музыкальное сопровождение) была характерна свободная метрика. Очевидно, имело место соответствие стиха музыкальной форме. Приведем для ясности только один пример (Исх. 15:2-4):
Моя сила и <���моя> песнь — Яху,
и Он будет мне во спасение!
Он — мой Бог, и я стану восхвалять Его,
Бог моего отца, и я стану возвеличивать Его.
Яхве — муж войны,
Яхве — Его имя.
Колесницы Фараона и его войско
Он низверг в море,
и его отборные колесничие
утонули в Тростниковом море!
Читать дальше