Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Неужели, графиня, не употребите Вы всех сил своих, всей любви своей к тому, чтобы воротить ко Христу горячо любимого Вами, всю жизнь лелеянного, мужа Вашего? Неужели допустите умереть ему без примирения с Церковию, без напутствования Таинственною трапезою тела и крови Христовых, дающего верующей душе мир, радость и жизнь? О графиня! Умолите графа, убедите, упросите сделать это! Его примирение с Церковию будет праздником светлым для всей Русской земли, всего народа русского, православного, радостью на небе и на земле. Граф любит народ русский, в вере народной долго искал укрепления и для своей колеблющейся веры, но, к сожалению и великому несчастию, не сумел найти его. Но сотвори, Господи, богатую милость свою над ним, помоги ему и укрепи его хотя пред смертью объединиться в своей вере с верою православного русского народа! Тяжело умирать одинокому, от жизни народной и веры святой оторвавшемуся! Но и любящим графа тяжело не увидеть его с Церковию примирившегося, в святой вере во Христа с ними объединенного! Умолите же его, добрая графиня, воротиться ко Христу, к жизни и радости в Нем, и к Церкви Его святой! Сделайте светлый праздник для всей святой Русской земли! Помоги Вам в этом Сам Господь и пошли Вам и графу радость святую, никем неотъемлемую.

С совершенным к Вам почтением Ваш покорный слуга Антоний, Митрополит С. – Петербургский. СПб.»

О чем свидетельствует это письмо? С моей точки зрения, только об одном: митрополит Антоний, мягкий, интеллигентный пастырь, озабочен исключительно тем, что в жизни Л. Толстого и его семьи может произойти настоящая трагедия. Ибо смерть без покаяния воспринимается митрополитом именно так – как величайшая трагедия. И в этом проявляется только его любовь.

Однако членами семьи Л. Н. Толстого это письмо было интерпретировано совершенно иначе: митрополит якобы желает получить для Церкви выгоду от примирения писателя с нею. Именно так трактует документ в своем дневнике М. С. Сухотин.

«Уже несколько времени как ходят слухи, что правительство, сконфуженное отлучением и приближающейся кончиной Л<���ьва> Н<���иколаевича>, стало распространять слухи, что он раскаялся, исповедался и причастился. Будто бы даже решено его похоронить по православному обряду на основании этого вымысла. Но, конечно, это рискованно, и если не в России, то в этой противной загранице, где нельзя запретить писать, последователи Толстого разоблачат эту ложь. Поэтому было бы необычайно приятно не воображаемо, а действительно “напутствовать”Л<���ьва> Н<���иколаевича> и хоть страхом смерти заполонить этого опаснейшего врага. Очевидно, результатом этого соображения явилось письмо к Софье Андреевне митрополита Антония <���…> Странное письмо. Конечно, митрополиту очень хочется, чтобы Л<���ев> Н<���иколаевич>“примирился с церковью”, но только, конечно, он этого так сильно желает вовсе не из жалости к “одиночеству” Л<���ьва> Н<���иколаевича>, а ради выгоды для самой церкви от такого “примирения”. Ухватка иезуитская».

Вообще, следует заметить, что окружение Л. Н. Толстого настойчиво муссировало вопрос о возможных провокациях со стороны Св. Синода в случае его серьезной болезни. Образчиком такого рода страхов является информация П. И. Бирюкова (почерпнутая им у П. А. Буланже), что якобы К. П. Победоносцев дал распоряжение местному духовенству в Крыму в случае смерти тяжело больного Л. Н. Толстого в 1902 г. публично заявить, что писатель перед смертью покаялся и причастился Св. Христовых Таин [581]. Очевидно, что эта информация абсолютно не соответствует действительности. Если предположить, что такое публичное заявление было бы сделано, ничего, кроме шумного скандала, оно вызвать не могло, ведь домочадцам писателя ничего не стоило легко опровергнуть эту информацию. Но в переписке во время болезни Л. Толстого эта тема обсуждалась очень серьезно, а страхи приобретали характер наваждения. В частности, об этом говорит и письмо В. Д. Бонч-Бруевича А. К. Чертковой от 15 марта 1901 г.

«Я думаю, что только один Вл<���адимир> Гр<���игорьевич> может и имеет право написать, предостерегая окружающих Льва Николаевича, о том, что весьма возможно и вероятно, затевает синод. Достаточно будет пробраться к Льву Ник<���олаевичу> в комнату какому-либо попу, монаху или миссионеру, – и они провозгласят, что он примирился с церковью. Ведь это ужасно! А от них можно и должно ожидать всяких подлостей. По-моему, друзьям Льв<���а>Ник<���олаевича> необходимо устроить общественную охрану квартиры его, как это было устроено русскими в Париже при опасной болезни Лаврова, где день и ночь дежурили преданные люди и так-таки и не допустили русского консула, который не раз пытался войти в квартиру Лаврова».