Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Очень важно подчеркнуть, что во время обсуждения циркуляра в Св. Синоде его первенствующий член внес предложение издать не конфиденциальное, а официальное распоряжение по этому поводу, но эта идея была членами высшего церковного органа отвергнута [508].

Конфиденциальное письмо митрополита Киевского Иоанникия (Руднева) очень скоро стало достоянием гласности. Оно было передано в епархиальные консистории и далее настоятелям приходских храмов. Копии этого письма из некоторых епархий попали в редакции петербургских газет и могли стать известны более-менее широкому кругу лиц. Хотя сами газеты не могли текст письма напечатать, они, возможно, передали его В. Черткову в Лондон. Реакция в Европе последовала по следующей цепочке: сначала документ был напечатан в Лозанне, а потом (в сентябре 1900 г.) в Англии и Франции [509].

Таким образом, хотя письмо митрополита Иоанникия носило секретный характер и адресовалось исключительно епископам, по своей форме и содержанию оно скорее было похоже на официальное послание и в этом отношении напоминает и проект архиепископа Амвросия, и последующие документы. Заметим еще раз, что и в этом документе фигурирует в качестве ключевой даты Неделя Православия. Кроме того, никаких упоминаний об отлучении и анафеме документ не содержит.

Характерно, что это распоряжение церковной власти вызвало явное неудовольствие власти светской. В своей записке директор Департамента полиции С. Зволянский подчеркивает, что никаких предварительных сношений с МВД по данному вопросу духовным ведомством сделано не было «и что по мнению Департамента Полиции, настоящее распоряжение, может быть согласное с церковными правилами, но едва ли уместно и своевременно с общей точки зрения, вызывая к себе лишь ироническое отношение в большинстве интеллигентных кругов. Последователи же Гр<���афа> Толстого видят в этом лишь бесцельную попытку духовного ведомства ослабить учение Толстого за невозможностью борьбы с ним на другой почве» [510].

Это замечание весьма показательно и также является особенностью тех документов самого разного уровня, имеющих отношение к Л. Н. Толстому, которые создавались в различных правительственных учреждениях: как правило, их формулировки гораздо мягче, они явно носят компромиссный характер, в отличие от документов церковной власти. Тем не менее, как показывают материалы, опубликованные уже после революции, запрет священнослужителям совершать по писателю заупокойные службы рассматривался государственными чиновниками разных рангов вовсе не как внутрицерковное дело [511].

3. Письмо митрополита Антония (Вадковского) К. П. Победоносцеву 11 февраля 1901 г.

Антоний (Вадковский; 1846— 1912) – один из выдающихся деятелей Русской Православной Церкви начала XX в., сыгравший значительную роль в подготовке Поместного Собора Российской Церкви и восстановлении патриаршества. Прошел большой и традиционный для русской духовной школы путь. Будучи выпускником Казанской духовной академии (1870 г.), преподавал в ней гомилетику и пастырское богословие. В 1879 г. овдовел, в 1883 г. пострижен в монашество и рукоположен. Назначен инспектором Казанской духовной академии. В 1885 г. по протекции жены К. П. Победоносцева переведен на аналогичную должность в Санкт-Петербургскую духовную академию, в 1887 г. стал ее ректором. Одновременно архимандрит Антоний возведен в сан епископа Выборгского, викария Санкт-Петербургской епархии. В 1892 г. – архиепископ Финляндский и Выборгский. Его заслуги отмечены ученой степенью доктора церковной истории (1895 г.), он также являлся почетным доктором Оксфордского и Кембриджского университетов (1897 г.), почетным членом Петербургской Академии наук (1899 г.). В 1898 г. владыка Антоний возглавил Санкт-Петербургскую и Ладожскую митрополию, а в 1900 г. стал первенствующим членом Святейшего Синода.

Так как этот документ имеет чрезвычайно большое значение в истории издания синодального акта о Толстом, я приведу его полностью.

«Многоуважаемый Константин Петрович!

Вчера утром долго беседовал с о. Григорием Петровым, которого нарочно вызвал для беседы по поводу выкинутой им глупости в философском обществе при рассуждении о графе Толстом и по поводу некоторых других его тоже глупостей. За литургией он не читает в ектениях некоторых прошений, которые ему не нравятся и которые не мирятся с его миросозерцанием. О. Григорий еще формирующийся человек, мысли его не перебродили еще и не пришли к мирному, гармоническому течению. Против него начинают сильно вопиять как против толстовца, и некоторые готовы прямо воздвигнуть на него гонение. О. Философ[ов] просил разрешения поднять на о. Григория печатный поход, но я посоветовал пока молчать, пот[ому] что не вижу в нем упорства, и пот[ому] полагаю пока достаточным воздействовать на него путем пастырского попечения и убеждения. По отношению к богослужению с будущего учебного года о. Григорий обещает стать совсем корректным, заблуждения графа Толстого признать, православным христианином его не считает, совершать поминовение в случае его смерти не находит возможным, но рядом с этим благоговеет перед Толстым как перед художником слова и великим писателем. Оттого в его действиях и встречается некая несообразность. В свое оправдание за выходку в философском обществе он указывал на то, что его слова переданы в “России” не точно, что это заседание было совершенно частное и он никак не думал, что появятся о нем печатные отчеты, иначе не выступил бы со своим словом. Но если о. Григорий будет продолжать идти в этом направлении и станет упорствовать, чего пока на словах по крайней мере не обнаруживает, то он может вызвать прямое негодование среди православных и суд над собою своего епископа. На это обстоятельство, возможное при известных условиях, я обратил его внимание.