Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Теперь в Синоде все пришли к мысли о необходимости обнародования в “Церковных ведомостях” синодального суждения о гр. Толстом. Надо бы поскорее это сделать. Хорошо было бы напечатать в хорошо составленной редакции синодальное суждение о Толстом в № “Церковных ведомостей” будущей субботы, 17 февраля, накануне недели Православия. Это не будет уже суд над мертвым, нам говорят о секретном распоряжении, и не обвинения без выслушивания оправдания, а “предостережение” живому, егда како приведет его господь к покаянию.

Меня простите за все мои прегрешения вольные и невольные.

Совершенно Вам преданный

Митрополит Антоний. 1901. Февраль 11».

Повторюсь: это письмо имеет принципиальное значение в истории синодального акта о Толстом, так как можно с большой вероятностью предполагать, что именно оно дало толчок к его подготовке, поэтому на анализе данного документа остановимся подробнее.

В фокусе письма находится событие, имевшее место 6 февраля 1901 г. В этот день Д. С. Мережковский делал в Санкт-Петербургском философском обществе доклад о Л. Н. Толстом, в ходе обсуждения которого известнейший московский проповедник, священник Г. Петров выступил с апологией писателя.

Петров Григорий, свящ. (1867–1925) – выпускник СПбДА, с 1893 г. законоучитель Михайловского артиллерийского училища и настоятель церкви при том же училище, один из самых популярных петербургских проповедников. Автор опубликованной в 1898 г. брошюры «Евангелие, как основа жизни», выдержавшей около 20 изданий. Редактор журнала «Друг трезвости» (1900–1901), газеты «Правда Божия» (1906), сотрудник «Русского слова». Сочувствовал религиозным взглядам Л. Н. Толстого, встречался с писателем в Ясной Поляне. Член Второй Государственной думы (1907), в январе 1908 г. за пропаганду политических взглядов с церковной кафедры лишен священного сана, в 1918 г. на Поместном Соборе Русской Православной Церкви восстановлен в сане, скончался в эмиграции в Париже.

В этой апологии и заключалась «выходка», о которой сообщает своему корреспонденту митрополит Антоний. Выступление известного московского пастыря стало полной неожиданностью для священноначалия. Поэтому большая часть письма посвящена именно священнику Г. Петрову, выступление которого автором письма фактически поставлено в прямую связь с деятельностью Л. Н. Толстого. В чем же тут дело?

Дело в том, что главный тезис докладчика, Д. С. Мережковского, заключался в следующем: философия Л. Н. Толстого по своему содержанию фактически есть безбожие. Кроме того, Мережковский очень резко высказался по поводу романа «Воскресение»: «То, что написал Толстой о православии – самые позорные страницы русской литературы. До такого кощунства не доходили и желторотые птенцы материализма. Не надо быть верующим, достаточно только иметь уважение к своему народу и всему человечеству, для того, чтобы не оскорблять обрядов» [512].

В словах Мережковского нет ничего удивительного. Важно другое. Оппонентами по докладу Д. С. Мережковского выступали приват-доцент Петербургского университета А. П. Нечаев и священик Г. Петров. Естественно было бы ожидать, что церковный оппонент станет поддерживать докладчика, а светский – с ним спорить. Но произошло ровно обратное: Нечаев вообще не стал детально анализировать доклад. А священник Петров отнесся к делу более серьезно и обвинил Мережковского в односторонности и чрезмерной строгости. С точки зрения Петрова, Л. Толстой ведет своих читателей к пониманию Евангелия, которое является для него настольной книгой. Более того: «Толстой проводит нас сквозь чистилище жизни к дверям рая – к Евангелию. За это нужно сказать ему большое спасибо» [513]. Протокол заседания отмечает, что такой ответ удивил даже докладчика, который поинтересовался у церковного оппонента, признает ли он Толстого христианином с точки зрения православных догматов. Но ответа Мережковский не получил: председатель собрания завершил дискуссию, видимо, опасаясь ненужной огласки.

Тем не менее очевидно, что огласка произошла. Апология толстовства со стороны очень известного московского проповедника служила огромным соблазном в первую очередь для его собратьев, московских (да и не только московских) священников. Именно поэтому в своем письме митрополит Антоний уделяет такое внимание происшедшему эпизоду.