Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Наверное, поиск неслучайного и соразмерного – это была его главная жизненная задача. И Л. Толстой видел и чувствовал, что в нем окружающие, даже самые близкие люди, несоразмерно видят только несущественное и неглавное. Именно так возникает желание уйти от всех .

Важная черта, которую подчеркивает жена Л. Толстого – его гордость. Интересно, что в мемуарах Софья Андреевна вспоминает, сколько раз в совместной жизни муж сказал ей «прости». И отмечает: «гордый и знающий себе цену», он смог решиться на это только один раз (ТМЖ. 1, 145). Мешали вспыльчивость, гнев, иногда даже бешенство, с которыми писатель боролся всю жизнь.

Именно эти качества исключали для Толстого возможность любить жену «не страстно , а ласково, спокойно и нежно. Этого так никогда в жизни и не было. Когда кончилась страстность , ее заменила привычка и холодность » (ТМЖ. 1, 412).

Но Л. Толстому было очень сложно исполнить это пожелание супруги еще и потому, что исключительно сильное рационалистическое начало, «мощная логико-аналитическая доминанта его духа и его мышления» [317]просто не позволяли ему в определенном смысле поставить женщину рядом с собой. Конечно, для некоторых женщин он сделал исключение и удостоил их звания собеседниц и совопросниц (в первую очередь это тетка А. А. Толстая и сестра М. Н. Толстая), но в целом, если внимательно читать его дневник, в нем можно найти очень много записей, для женщин просто обидных и оскорбительных.

Этот феномен убедительно анализирует в своей книге П. В. Басинский. Добавлю только одно. Вполне возможно, такое отношение к женщинам возникло у Толстого в молодости, когда он убедился, что молодому и богатому человеку не нужно прикладывать слишком много усилий, чтобы добиться женской благосклонности, будь то крестьянки, служанки в гостиницах или представительницы более просвещенных сословий. Во всяком случае, уважения к женщине эта холостая жизнь не прибавила.

Еще одна, довольно неожиданная для нас черта в облике писателя, подмеченная его женой – неумение любить врагов: «Философия и мудрость старца (ему было 68 лет) спасали Льва Николаевича от страстей, но любить врага он не мог никогда; всегда чувствовалось в нем обратное. Искание Бога, стремление к Божеству, желание подчинить свою волю Богу – поразительны в его дневниках. И какое в этом величие души» (ТМЖ. 2, 461).

Быть может, сама того не замечая, Софья Андреевна обнаружила важную особенность духовного облика своего мужа. Последовательно и категорично отвергая личностный, персоналистический принцип в своей философии, растворяясь в безличностном абсолюте разумной любви, Л. Толстой так и не научился личностно и конкретно любить конкретных людей.

Еще одна беда и мука Л. Толстого заключалась в том, что он был зависим от жены в физиологическом отношении и переживал это очень болезненно. Особенно болезненно во время писания «Крейцеровой сонаты»: «Хуже всего была неудовлетворенность от этих отношений, которая стала проявляться с возрастом моего мужа и делала меня крайне нервной, как было и тогда. Вот психология тех тайных отношений, невидимых для посторонних, но имеющих огромное значение в жизни людей, особенно таких страстных натур, каким был мой муж» (ТМЖ. 2, 153).

«Какая видимая нить связывает старые дневники Льва Николаевича с его “Крейцеровой сонатой”. А я в этой паутине жужжащая муха, из которой паук сосал кровь».

Софья Андреевна почему-то была уверена, что ее муж не проявляет интереса к семье и воспитанию детей. Это совершенно парадоксально, ибо в дневнике писателя огромное количество записей относится именно к жене и детям. Но похоже, что и он, и она уже были неспособны оценивать ситуацию объективно. Софья Андреевна сетовала на пассивность мужа, на то, что он уклоняется от помощи ей в управлении имением, финансово-хозяйственных вопросах, избегает детей и все время проводит в компании так называемых «темных», то есть своих последователей. А писатель не хотел участвовать в жизни детей потому, что не мог, как он был уверен, участвовать в их развращении.

«Мне подобное юродство и равнодушие к семье до того противно, что я ему теперь и писать не буду. Народив кучу детей, он не умеет найти в семье ни дела, ни радости, ни просто обязанностей…»

Как я уже сказал, проблема заключалась в разных «весовых категориях» или, если попытаться еще точнее сформулировать суть расхождений, в том, что у людей, проживших вместе сорок восемь лет, были совершенно разные духовные конституции, в результате чего за этот долгий срок у них сформировались совершенно разные картины мира.