Владимир Богораз - Эйнштейн и религия

Вся вообще нечисть и нежить тоже обретается не в аду, а на самой земле, в соответствии с разными мелкими духами первобытного периода. Далее с уровня могущественности бесы спускаются до уровня человеческой силы, подчас даже ниже того. Бес становится «мелким бесом». Человек ведет борьбу с бесом, обманывает его, одолевает его хитростью и даже открытою силой.

С другой стороны, бесы, подобно людям, соединяются в особенные родственные группы. Не говоря уже о чорте и его бабушке, можно упомянуть целые рои мелких проворных, но все-таки пугливых бесенят, для которых матерый чорт является дедушкой.

Можно указать также и на крайнюю изменчивость размеров, свойственную всем этим бесам и ангелам, церковным и народным. Знаменитая средневековая задача из магической арифметики: исчислить, сколько миллионов бесов или ангелов может поместиться на острие иголки, имеет своим соответствием в народном фольклоре приведенную выше наговорную воду, в каждой капельке которой заключено по крошечному чортику.

Магическим орудием церкви являются одновременно молитва и обряд, которые в действиях священника связуются вместе. Таким образом священник замещает колдуна, в частности белого доброго Колдуна. Магия церкви, как и магия шаманства, состоит в том, чтобы бороться и спорить с божественной силой до тех пор, пока не добьешься своей цели. Священник, совершающий моление о даровании дождя, равнозначен шаману, низводящему дождь на землю первобытными магическими средствами.

И в связи с молитвой, особенно с церковным коллективным организованным молением, мы встречаем последнее вневременное совмещение нескольких ипостасей бытия, раздельных и даже противоречивых.

Разные люди — и священники, и церкви, и целые народы — одновременно молят о разном. Одни о дожде, другие о ведре, или как в эту минувшую войну, священники каждой страны молились одному и тому же христианскому Богу о собственной победе над другими.

Это кажется, конечно, весьма противоречивым, но с точки зрения первобытной психологии здесь нет противоречия, а только вневременное совмещение, в стилизованном виде, совмещение молитв друг другу противоположных. И можно молить одно божество с разных сторон о противоположных даяниях и даже получить таковые.

Таковы проявления идеи пространства и времени в кругу явлений собственно религиозных. Они, очевидно, вытекают из самого свойства наших восприятий объекта. Мы встречаем их поэтому и в точно таком же виде в различных областях и видоизменениях духовной жизни человека, сопредельных религии.

Прежде всего надо упомянуть обширную и странную область сновидений. В мире первобытных восприятий сновидения, сны, как известно, являются одним из главнейших источников нашего религиозного знания, можно даже сказать, религиозного опыта.

Человек видит во сне духов, чудовищ, покойников, встречается с ними при разных необыкновенных условиях, улетает в далекие места, потом просыпается и видит себя на том же самом месте. Он совершенно логично относит все эти видения к области неземного, сверх’естественного. Мир сновидении является тоже особой гипостасью бытия, в которую человек погружается реально каждую ночь. И эта гипостась находится с земным бытием именно в таком вневременном совпадении, какое указано выше. Люди и чудовища сонных видений, покойники, предки и сам спящий человек являются жителями этого странного мира. И в одних отношениях они подобны земным существам, а в других отношениях различны от них. Сновидения являются таким образом фактическим материалом, основанием, источником и реальным подтверждением для схемы анимизма.

О том, что сновидения являются, действительно, источником религиозного познания, свидетельствует множество фактов. Вещие сны, возвещающие волю богов, и различные способы их толкований протянулись от первобытной древности, через античные религии, перешли в христианство, и дотянулись и до современности в разных писанных сонниках и устных разгадках. Нельзя, однако, не признать, что значение снов, как источников религиозного гадания, сильно ослабело, и постепенно превращается чуть не в пережиток. Мы не только перестали толковать наши сны, но вещие сны просто перестали нам сниться.

Тем не менее характер сновидений ничуть не изменился. Как бы мы ни объясняли себе физически и психологически происхождение и характер сновидений, этот странный мир до сих пор, не менее, чем прежде, является фактически для нас другою гипостасью бытия, в которую мы погружаемся так правильно и часто, вне всякой связи с временем и ходом нашей жизни на яву. Каждую ночь мы фактически лежим в постели и в то же время отправляемся в иной непонятный и неведомый мир.