Мартин Дьюгард - Убийство Иисуса. Расследование самого громкого преступления в истории

Иисус не рассчитывает, что ученики бросятся ему на выручку. Да если бы и рассчитывал, эта надежда была бы тщетна: его последователи, смертельно перепуганные, бегут сейчас кто куда.

Ночь холодна. Стихли звуки праздника; Иерусалим крепко спит. Арестованного ведут в дом первосвященника. Путь пролегает мимо того дома, где всего несколько часов назад Иисус с учениками праздновал свою последнюю Пасху.

Назареянин знает, что умрет в одиночестве. Он окружен людьми, но союзников среди них нет. Его ученики растворились в ночи. А те, кто его схватил, с радостью изобьют его до полусмерти, если он попытается бежать.

Но, несмотря на свое безнадежное положение, Иисус из Назарета сохраняет присутствие духа. Сейчас ему предстоит долгий допрос. Все, что он скажет, будет записано и сохранится на века. Допрашивать будут те же люди, что пытались поймать его на слове в храмовом дворе два дня назад. Уже тогда он видел в их глазах ненависть.

Они проходят мимо особняков Верхнего Города, самых величественных и богато украшенных зданий в Иерусалиме. Скоро Иисуса вводят в дом первосвященника. Но встречает его здесь не Иосиф Кайафа, а истинный религиозный властелин Иерусалима. Иисус стоит перед престарелым главой священнического рода, насчитывающего не меньше тысячи лет. Человек перед ним – сказочный богач и хитроумный политик, обеспечивший властью и состоянием не только себя, но и своих сыновей и зятьев на много лет вперед. Имя его – Анан, сын Сефа, или, как чаще называют в Иерусалиме этого мощного старца, Анна.

Во дворе тихо. В доме начинается допрос. Всего через несколько секунд Иисус получает внезапный и мощный удар в лицо.

Это начало конца.

ИЕРУСАЛИМ

ПЯТНИЦА, 7 АПРЕЛЯ, 30 ГОД Н.Э.

РАННЕЕ УТРО/ДЕНЬ

Сокрушительный удар в лицо, прилетевший словно из ниоткуда. Его наносит какой-то горячий храмовый стражник.

– Так отвечаешь ты первосвященнику?

Иисус отвечает не сразу. У него гудит в голове, и комната кружится перед глазами. Руки связаны – ни прикрыться, ни защитить себя. Но в голосе Назареянина по-прежнему не слышно страха:

– Если я сказал худо, покажи, что худо, – отвечает он стражнику. – А если хорошо, что ты бьешь меня?

Анна не сводит с Иисуса усталые, набрякшие глаза. Небо за окном сереет: близится рассвет. Первосвященнику уже под шестьдесят, и вся его долгая жизнь – повесть о богатстве и власти. Обычно такие люди, как Иисус, ползают перед ним на коленях и просят пощады, а не приводят логические доводы, да еще в такой неподходящий для этого час.

– Я говорил явно миру, – вот что сказал Иисус несколько секунд назад. – Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь меня? спроси слышавших, чтó я говорил им; вот, они знают, чтó я говорил.

Эти слова, четкие и бесстрашные, вывели из себя одного из стражников и заставили ударить Иисуса. И теперь они эхом отдаются в черепе Анны, пока первосвященник размышляет, что делать дальше.

Старик из цадокитов: это священнический род, восходящий ко временам царя Давида. Как и его сыновья, как и зять Кайафа, он саддукей, член религиозной группы состоятельных людей, верящих только в Пятикнижие – пять книг Моисеевых. Чтобы достичь власти, Анна пошел на множество компромиссов с Римом. Должность первосвященника столетиями передавалась по наследству, однако триста лет назад, завоевав этот регион, Александр Великий и его наследники предприняли попытку эллинизировать Иудею. Так что Анна говорит по-гречески не хуже, чем на родном языке, – еще в те времена его предки поняли, как важно угождать захватчикам. Группа иудеев, называемых Хасмонеями, в 142 году до н. э. положила конец насильственной эллинизации, но вместе с тем отняла у цадокитов первосвященство. В каком-то смысле это стало благословением, если учесть, что восемьдесят лет спустя Иерусалим покорили римляне. После трехмесячной осады войска Помпея разграбили город, и священники не-цадокиты были вырезаны все до единого. А царь Ирод Великий, придя к власти, вернул цадокитам их первосвященническое достоинство.

Но обретение власти требовало пойти на компромисс, ибо Ирод хотел быть уверен, что новые священники станут служить так, как ему нужно, – а это значило склониться перед Римом. Независимости первосвященников пришел конец. В этом Анна убедился, когда Грат, предшественник Понтия Пилата на должности прокуратора, сместил его за то, что тот самостоятельно выносил и исполнял смертные приговоры: как оказалось, это запрещено римским законом. Совершить ту же ошибку во второй раз – точнее, позволить совершить ее Кайафе – станет катастрофой. Как глава рода, Анна понимает: будущее всей его династии зависит от того, какое решение примет он сейчас об Иисусе.