Том Райт - День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Во-вторых, мы еще не дошли до Павла, но уже понимаем вызов креста в совершенно новом свете. Это понимание действительно революционно. Ничто не потеряно. Нам не надо (разумеется!) отказываться от утверждения о том, что Иисус «умер за грехи наши». Это утверждение по-прежнему стоит в самом центре. Но оно обретает новую ясность, иной контекст в истории – это не рассказ о раздраженном божестве, но история верной Божьей любви, любви завета, воплощенной в одном реальном человеке, в жизни, действиях и учении Иисуса. А это значит, что для приобщения к этой истории, для усвоения ее недостаточно верить в ту или иную абстрактную доктрину, объясняющую, как именно действует «искупление». Конечно, такие доктрины помогают, хотя, как мы видели, в силу абстрактного характера они искажают видение.

Нет, Евангелия призывают нас принять эту историю как нашу собственную , жить в этом повествовании со всеми его зигзагами, присутствовать в толпе рядом с Иисусом, смотреть, как он через свои дела являет Царство, а также найти свое место в продолжении этого повествования, которое мы, со страхом и трепетом (зная, насколько там все двойственно), называем жизнью Церкви. В частности, как то понимали ученики Иисуса с самого начала, мы делаем эту историю собственной, регулярно собираясь за трапезой, которая позволяет нам стать участниками Тайной Вечери. Если Иисус хотел, чтобы его последователи не только поняли смысл его смерти, но и жили ей как своей историей, нам необходимо серьезно относиться к евхаристии как к знамению и предвкушению окончательного торжества Царства, которое убеждает нас в том, что мы участвуем в «прощении грехов». А кроме того, Евангелия дают тем, кто их читает, энергию и ориентиры для того, чтобы жить заповедями блаженств в этом мире, зная, что на кресте действительно произошла победа, что Иисус действительно стал подлинным правителем вселенной и что его путь мира и примирения оказался более сильным, чем все прочие силы на земле.

Есть один особый момент в Евангелиях Матфея и Марка, к которому нам еще предстоит вернуться, поскольку только в свете более полной картины мы можем понять его во всей его сложности. Это вопль оставленности на кресте: «Боже мой, Боже мой, зачем Ты оставил меня?» (Мф 27:46 и Мк 15:34). Как я уже говорил, все четверо евангелистов видели в Иисусе живое воплощение YHWH, Бога Израилева, и понимали, что дело Иисуса, включая самый главный момент его крестной смерти, было делом Бога, желавшего установить свое Царство. Это не было человеческой попыткой заставить Бога вмешаться, когда Иисус (это знаменитый образ Альберта Швейцера) бросился под колесо истории и заставил его вращаться в другую сторону. Тут сам Господь истории, став человеком, представлявшим в своем лице народ, который помнил об обетованиях, делал то, что надлежало сделать. Как же этот воплощенный Бог может взывать к «моему Богу», который его покинул? Когда мы вернемся к этому вопросу, мы, я надеюсь, не только найдем на него ответ, но и увидим, как этот ответ может действовать в жизни и трудах последователей Иисуса среди мрачных событий и проблем нашего мира.

Когда люди задаются вопросом о смысле креста и пытаются найти на него ответ в Новом Завете, они обычно обращаются к Павлу. И Павел действительно может им многое дать – кто-то может сказать, что может дать слишком много. Вряд ли у него найдется хоть одна страница, где не шла бы речь о смерти Иисуса. Бегло пролистав его Послания, можно найти множество разных образов на эту тему: Мессия как пасхальный агнец, как жертва за грех, как подпавший под проклятие, как тот, кто «возлюбил меня и отдал себя за меня», как тот, кто «стал грехом ради нас», как тот, кто «будучи богат, обнищал ради нас», как славный победитель, сокрушивший «начала и власти», как «умилостивление» (если это правильный перевод слова hilastērion в Рим 3:25) и многое другое. Лучше бы он, со вздохом говорим мы, сказал что-то одно и притом четко. Или уж повторил бы несколько раз, но всегда говоря одинаково.

Конечно, мы можем навести у Павла порядок – разумеется, наш порядок. Слишком часто с ним именно так и поступают. Мы можем придерживаться единственной схемы – часто, хотя не обязательно, для этого используется схема заместительного наказания, пользующаяся любовью тех, кому нравится идея «договора дел». Так, буквально на днях я получил большое электронное письмо от незнакомого человека, который строил все богословское здание на основании одной лишь идеи «вменения» (наш грех «вменяется» Иисусу, а его праведность «вменяется» нам). Он постоянно ссылался на ученых мужей XIX и начала XX века и упоминал одного-двух современных сторонников этого подхода. Такая схема может объяснить почти все, как и речи политиков, где все факты, невыгодные для партии, либо искажаются, либо просто игнорируются. Так, во всем, что говорится о жертвоприношении (как часто думают), можно увидеть слова о «заместительном наказании», поскольку якобы животное убивают за грехи молящихся. Победа над силами зла – это образные слова о том, что мы освободились от власти наших грехов, а потому не понесем наказания за них. И так далее. Но, подобно разумным слушателям на политическом митинге, внимательные читатели Павла могут сделать вывод, что за такой схемой стоит лишь одна история, и эта история, даже если она содержит великую истину, искажается, если ее рассматривать независимо от всех других историй, к которым она принадлежит и в контексте которых обретает свой подлинный смысл.