Том Райт - День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Скоро мы перейдем к Посланию к Галатам, но прежде вспомним о том, что точно таким же образом Павел не раз говорит о смерти Иисуса в начале Первого послания к Коринфянам. При этом он нигде не объясняет, почему или каким образом крест Мессии получил свою великую силу, но принимает это как данность и включает эту мысль в мощь своей риторики:

Ибо слово о кресте для погибающих есть безумие, для нас же, спасаемых, есть сила Божия… Иудеи требуют знамений, и эллины ищут мудрости, мы же проповедуем Мессию распятого, для иудеев соблазн, а для язычников безумие, для самих же призванных, как иудеев, так и эллинов, Мессия есть Божия сила и Божия премудрость, потому что безумие Божие мудрее людей, и немощь Божия сильнее людей (1:18, 22–25).

Именно это есть основа той победы креста над силами этого мира, о которой идет речь в следующей главе, без чего эта победа осталась бы загадочным и необъяснимым событием:

А о мудрости мы говорим между совершенными, не о мудрости века сего и властителей века сего, – тех властителей, с которыми уже покончено. Но мы говорим о премудрости Божией в тайне, премудрости сокровенной, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей.

Никто из властителей века сего той премудрости не познал: ибо, если бы познали, то не распяли бы Господа славы (2:6–8).

За этими словами стоит такая идея, хотя Павел ее и не раскрывает: распятие Иисуса из Назарета каким-то образом лишило силы «властителей» мира. Это, вероятно, перекликается со второй частью Послания к Галатам 1:4 («чтобы избавить нас от настоящего лукавого века») и, несомненно, предвосхищает переполненную смыслом фразу в Послании к Колоссянам 2:15 («Бог, обезоружив начала и власти, выставил их напоказ, восторжествовав над ними [в Иисусе]»). Важно отметить одну особенность всех этих кратких формулировок: Павел уверен, что его адресаты об этом уже знают, эти утверждения уже выкристаллизовались в более ранней традиции и, вероятно, он или его соработники раскрывали их смысл перед новообращенными.

В частности, можно уверенно сказать, что Павлу не нужно было подыскивать в памяти подходящие места из Библии, которую он читал всю жизнь, или искать в своем уме, погруженном в тогдашнюю культуру, подходящие образы, метафоры или модели, которыми можно было бы время от времени пользоваться. Несомненно, ему был знаком нееврейский смысл смерти «за» других или «за» что-то; несомненно и то, что он осознавал, сколь опасно говорить такие вещи, которые в восприятии слушателя могут породить образ далекого, капризного или злобного бога, жаждущего крови, хотящего кого-то убить и выбравшего в конечном итоге невинную жертву. Это не мешало ему повторять, что «Мессия умер за грехи наши» и что это произошло «по Писаниям», и поскольку мы уже достаточно много говорили о значении этих слов и о том, что из них следует, тут мы не будем этого делать. Но для Павла это было крайне важно.

Жизненную важность такого библейского контекста Павел постоянно подчеркивал, говоря, что это была смерть именно Мессии Израиля. Исследователи последних двух столетий мало занимались темой мессианства у Павла, а это значит, что важнейшая его особенность ускользнула от их внимания. Этому сопутствует другой недостаток: исследователи не обращают внимания на то, насколько мышление Павла окрашено иудаизмом и Библией, тем, что для него значит вся эта большая история Адама и Авраама, Моисея, монархии и продолжительного изгнания. Конечно, для современного западного человека эти вещи, этот «шум за сценой», почти никак не связаны с главной (по нашему пониманию, если мы верим в «договор дел») задачей, а только лишь от нее отвлекают. Если мы думаем, что наказание за наши грехи понес на себе невинный, а потому нам «вменяется» успешное исполнение «дел закона», нам не нужны ни библейское богословие завета, ни то повествование, в контексте которого люди из мира Павла говорили о кресте. Если мы не видим, что для Павла Иисус – Мессия Израиля, мы никогда не сможем постичь, как сам Павел понимал его смерть. Но стоит нам это усвоить – и все те детали, которые, казалось бы, плохо совмещаются одна с другой, сразу займут свои места в новой и цельной картине – и смогут вдохновлять и мучить нас даже сегодня, поскольку выводы из сказанного Павлом (в отличие от того, как слишком часто понимала его слова Церковь) грандиозны и необъятны. Это поистине революционное богословие. Проводя свои разнообразнейшие метафоры, Павел не хотел сказать лишь то, что Иисус умер за наши грехи. Он показывал, что библейская история нашла свое головокружительное разрешение, в результате чего появился новый мир, где люди, которые уловили смысл креста, приступают к решению множества совершенно новых задач.