Том Райт - День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Для наших же целей важно, что Иисус избрал Пасху , чтобы сделать то, что надо было сделать, и претерпеть то, что надлежало претерпеть. Это уже само по себе говорит нам, что он думал о драматичной кульминации своего служения, которое стало бы завершением древних историй – иными словами, он думал, что таким образом Бог Израилев станет царем. Контекст еврейской Пасхи и постоянные столкновения с враждебными силами – человеческими и другими – во время его публичного служения дают нам все основания предположить, что Иисус хотел совершить нечто подобное освобождению Израиля из египетского рабства, которому предшествовали столкновения с фараоном и его окружением и «казни», насланные на Египет.

Нам не стоит искать точные типологические соответствия между элементами рассказа об Исходе и делами и словами Иисуса. И если этим заняться, можно упустить из виду главное. Важно, что весь пасхальный контекст придает смысл всему событию, которое было на уме у Иисуса, когда он в последний раз отправился в Иерусалим. «Свобода – сейчас! Царство – сейчас!» – вот о чем говорила еврейская Пасха.

Похоже, именно об этом хотел заявить Иисус или, точнее, о н верил, что именно это произойдет . Он пришел не с какой-то новой теорией, которая бы увлекла умы людей. Он провозглашал, что сейчас происходит и вот-вот совершится нечто такое, что сделает свободу и Царство реальностями в новом смысле слова. Он начинал революцию.

То, что он делал в Иерусалиме, говорит именно об этом. Его драматическое действо в Храме само по себе можно было бы интерпретировать по-разному, что и происходило. Когда люди пытались превратить движение Царства Божьего в «религию» Иисуса, они видели тут попытку очистить «религиозных» вождей, противостоять коммерциализации и тому подобное. Все это достойные и порой необходимые вещи, но они не имеют практически никакого отношения к той новой Пасхе, неповторимому моменту Исхода.

Если же рассматривать храмовую акцию Иисуса (Мк 11:12–18) в контексте Песаха, мы сразу же вспомним о столкновении Моисея с фараоном. И эта связь станет еще сильнее, если мы добавим сюда сказанное Иисусом о скором разрушении Храма (Мк 13:1–31 и другие места), что перекликается с библейскими пророчествами о падении Вавилона. В частности, если понимать действо в Храме как предсказание о его скором разрушении в стиле Иеремии (эта параллель наиболее очевидна), можно понять, что Иисус как бы говорит: Бог Израилев, вернувшись к своему народу, найдет Храм непригодным и создаст нечто иное вместо него.

Это снова заставляет нас обратиться к истории Исхода. Моисей постоянно говорил фараону, что израильтяне должны покинуть Египет для того, чтобы поклониться своему Богу (Исх 3:12, 18; 4:23; 5:1–3; 7:16; 8:1, 20; 9:1, 13; 10:3, 24–26). Кульминация Исхода – это не дарование Закона в главе 20, но создание скинии, «микрокосма», маленького мира, который символизирует новое творение, место, где небеса соединяются с землей, как то и было задумано изначально. Если Иисус говорил и делал такие вещи, которые указывали на «новый Исход», многие его современники могли думать, что сюда входит обновление нынешнего Храма или даже установление чего-то вместо него. Так, создатели свитков Мертвого моря считали иерархию нынешнего Храма безнадежно испорченной и думали, что они сами являются истинным храмом, тем местом, где сейчас пребывает Бог Израилев и где ему поклоняются и служат. Подобные вещи можно было себе представить в ту эпоху, даже если попытка осуществить их на практике и была крайне опасной.

Верил ли Иисус во что-то подобное? Все факты позволяют нам ответить на этот вопрос утвердительно – при этом данная тема для него была также связана с Пасхой.

Кроме того, на последней неделе в Иерусалиме Иисус организовал странную торжественную трапезу для себя и учеников, и если мы хотим понять, какой смысл он сам видел в тех событиях, что последовали сразу после нее, нам надо искать ключ именно тут. Я писал об этом в другом месте, но здесь стоит повторить: когда Иисус захотел объяснить последователям смысл своей близкой смерти, он предложил им не теорию, не модель, не метафору или что-то подобное, он предложил им еду , пасхальную трапезу – или по меньшей мере то, что они считали пасхальным ужином, но что оказалось чем-то иным. На этой трапезе должны были вспоминаться великие события Исхода, произошедшие примерно за полтора тысячелетия до того, – о чем, разумеется, в те дни думали все – Иисус же все перевернул: его трапеза была направлена на будущее , на то, что произойдет завтра. Вскоре мы поговорим о тех словах, которые Иисус в Евангелиях тут произносит, но мы и без того имеем веские исторические основания думать, что Иисус связывал свою приближающуюся смерть с наступлением Царства .