Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Сын человеческий? Да, ben adam во всей его полноте, смертный, открывающий дверь в бессмертие. Вот что такое Иисус – человеческая жизнь настолько цельная, что в нее врывается жизнь Бога.

Люди ощутили, что именно в человеке Иисусе – таком цельном, открытом, свободном – в их жизнь явился сам святой Бог

Прежде чем были написаны Евангелия, ожидания, которые питали ученики Иисуса при его жизни, сокрушила реальность его гибели. Иисус не достиг своей цели силой. Нет, он отклонил все претензии на власть и признал собственное бессилие, исходя из того, что для спасения жизни нужно быть готовым ее потерять. Чтобы победить смерть, ему следовало не только принять ее, но и самому сделать шаг ей навстречу. Чтобы остаться самим собой, он должен был быть готов отдать себя. Эти идеи никак не отвечали нормам мира, в котором жили ученики Иисуса. Они не выглядели естественными для «их» человечества. Но весь опыт их жизни с Иисусом как будто подтверждал истинность его пути.

Этот конфликт между опытом Иисуса и человеческой реальностью заставил учеников переосмысливать свою жизнь в свете опыта Иисуса. С этой целью они снова обращались к своей священной традиции, в том виде, как она отмечалась и вспоминалась в синагоге. Из этой традиции они заимствовали два отрывка о слабости и беспомощности, которые, в конечном итоге, вели к обретению силы и смысла, и затем облекли в них историю Иисуса так, что они, казалось, глубоко проникли в его жизнь. Ни один из этих образов не пользовался особой популярностью. Тем не менее, когда ученики пропустили свой опыт Иисуса через них, эти представления изменили самое сердце их собственной религии. Каждый из них в значительной мере сформировал их опыт Иисуса и подготовил почву для нового восприятия Иисуса как совершенного человека, который, как я теперь полагаю, служит единственным приемлемым для современного человека способом понять, что мы имеем в виду, говоря о «божественном».

Первый из этих образов обычно именуется «Рабом [Господним]», иногда «страдающим Рабом». Он был впервые набросан неизвестным пророком, жившим, вероятно, в VI веке до нашей эры, и затем добавлен к свитку пророчеств Исаии. Сегодня мы называем его Второисаией, приписывая ему авторство глав 40–55 Книги пророка Исаии.

Второй образ известен как «Пастырь» или «Царь-пастырь». Датировать этот труд намного сложнее, чем творение Второисаии, но он также был создан неизвестным пророком, по-видимому, в конце V или в начале IV века до нашей эры, и затем добавлен к свитку пророчеств Захарии. Этого автора следовало бы назвать «Второзахарией», но поскольку даже о первом Захарии мало кто знает, термин не получил широкого распространения. Тем не менее главы 9–14 в Книге пророка Захарии – это «Второзахария». В большей степени, чем представляет себе большинство христиан, «Второисаия» и «Второзахария» сформировали способ восприятия опыта Иисуса, окрашивая евангельское повествование новыми подробностями. Эти голоса из еврейского прошлого служили для авторов Евангелий источником слов, которые они вкладывали в уста Иисуса. Обратимся сначала к образу «страдающего Раба».

Еврейское государство впервые попало в руки вавилонян в 598 году до нашей эры, а затем потерпело от них полное и сокрушительное поражение в 586 году до нашей эры. Из всех евреев в Иудее оставили только стариков, хромых, глухих и слепых, и ее заново населили иные народы – чужеземцы, язычники, – которые поклонялись «ложным богам» и соблюдали чуждые обычаи. Всех остальных угнали в Вавилон как даровую рабочую силу. Страна, оставленная евреями, по их убеждению, была осквернена присутствием многочисленных иноземцев. Что еще хуже, за время пленения евреи, оставшиеся на родине, стали вступать с этими иноземцами в смешанные браки – так появились самаритяне, и само их существование, как считалось, ставило под угрозу этническую чистоту народа, иудейскую религию и еврейскую идентичность.

К тому моменту, когда Второисаия взялся за перо, Вавилонское пленение уже подходило к концу, порождая надежды на скорое освобождение. Это было уже второе или третье поколение, выросшее в условиях плена. Иудея, их любимая родина, с ее столицей Иерусалимом и находившимся в нем Храмом, все еще продолжала жить, но только в воспоминаниях. Как только первое поколение изгнанников умерло, воспоминания превратились в мечты и фантазии, которыми последующие поколения дорожили как единственной связью с действительностью, которую они никогда не видели и, как они опасались, уже никогда не увидят. Мечты и фантазии, как правило, не ограничиваются ни знанием, ни опытом. Поэтому Иерусалим, существовавший только перед их мысленным взором, становился все более золотым, прекрасным, таинственным и желанным. Эти изгнанники мечтали сначала о его восстановлении и новой славе в неопределенном будущем, когда они смогут заново отстроить место, образ которого был столь неизгладимо запечатлен в их сердцах родителями, прародителями и даже далекими предками. В писаниях Второисаии нельзя не отметить как эти фантазии, так и стоящую за ним тоску, присущую завоеванному народу, живущему упованием на то, что однажды они смогут изменить свою участь и снова стать господствующей нацией на земле. Будучи слабыми, они очень хотели обладать властью; будучи бедными, они мечтали о богатстве и престиже. Второисаия говорил о «стыде и посрамлении», который, как верили евреи, когда-нибудь падет на их врагов, обрекая их на гибель (41:11–12). Он надеялся на обновление энергии еврейского народа, когда Бог сделает его «острым молотилом, новым, зубчатым; ты будешь молотить и растирать горы, и холмы сделаешь, как мякину» (41:15). В своих мечтах о возрождении этот автор все еще стремится к мщению: «Труды Египтян и торговля Ефиоплян… к тебе [т. е. к евреям] перейдут», а их враги «в цепях придут и повергнутся пред тобою» (45:14 и сл.). Его текст полон не самой благородной, но вместе с тем вполне человеческой надежды, что ныне живущее поколение народа когда-нибудь станет господствовать над своими угнетателями и врагами.