Ярослав Кеслер: Религиозная историография России

Скоро на смену кальвинизму явилось антитринитрианство , считавшее своим родоночальником сожженного кальвином Сервета и легко вытеснило своего предшественника почти отовсюду. Со своим отрицанием Св. Троицы, божественности Христа, благодати, предопределения — это учение не вмещалось даже в рамки религии христианской …

Здесь в половине XVI в. ожила было ересь жидовствующих в учении Феодосия Косого, Матвея Башкина и др., и нашла себе в свободолюбивом и терпимом Литовско-Русском государстве тот приют, какого она не могла найти на родине… Как бы то ни было, учение Феодосия уступает место менее крайнему направлению того же религиозного рационализма. В Южной Руси водворяется учение Фавста Социна, известное под названием социнианства или арианства .

Ариане окончательно овладевают положением и удерживают его за собою до тех пор, пока их не смыла, уже к половине следующего века, все возраставшая тем временем и крепчавшая волна католической реакции… Из недр католицизма… выдвинулись новые борцы за римскую церковь небывалой силы и значения — иезуиты (курсив мой . — Яр. К. )».

Эта пестрая картина разительно отличается от того, что толкует нам РПЦ. Здесь, помимо только-только народившихся иезуитов, чего только нет — и кальвинисты, и «ересь жидовствующих», разгромленная в Московии лет за 50 до этого, и явное иудеохристианство = «антитринитрианство», и еретики-ариане, которых, по традиционной истории, повывели аж в VI (!) веке, не считая не упомянутых в контексте армянских церквей и мечетей, построенных в тех же местах и в то же время, в частности, при короле Стефане Батории — человеке «свободомыслящем в полном смысле этого слова».

С другой стороны, православный монархист Н. Н. Воейков ( ЦРР , стр. 400, 452) с возмущением пишет о том, что «в некоторых местах евреи-арендаторы требовали платы за совершение православных богослужений!» А вот характерный пассаж из «Истории Руссов» Конисского (стр. 48–49), относящийся к 1625–1635 гг.: «Пасхальные хлебы, продаваемые в городах, содержались под стражею урядников польских. Имевший на груди своей надпись „уният“ покупал паску (т. е. пасхальный хлеб) свободно, не имевший этой надписи платил пошлину в 38 польских грошей.

Во многих местах этот пасочный сбор был отдан на откуп евреям, которые взимали эту дань без пощады… В первый день Пасхи, когда православные приносили в церкви оплаченные уже паски, евреи , из опасения подлога, являлись на погост церковный, присутствовали при освящении пасок и тут же помечали мелом или углем как базарные, так и дома испеченные паски, оплаченные налогом».

Вот так-так! Мыслимо ли сегодня увидеть нынешних ортодоксальных иудеев на церковном погосте при освящении нынешних православных пасок??

А вот изумительное по содержанию определение Брестского собора 1590 г., повторяющее осуждение Константинопольским патриархом Иеремией «чрезмерного уважения южнорусского народа к пасхальным снедям»: «Межи многими иными соблазны в епископиях митрополии нашеи обретеся некая соблазна, вымышленная паска злых еретических наук, яко в день Воскресения Христова носят до церкви хлебы и мясы посвящати, и, взявши в домы своя, с набожеством великим уживают, яко бы некую святость законную, ругаючися Господу нашему Иисусу Христу (т. е. нанося этим оскорбление Господу. — Яр. К. ), истинной пасце нашей, который за всех верных даде себе поживати, тело и кровь свою, а не так, як сии, уподобившеся неверным жидом (т. е. евреям. — Яр. К. ) паску себе от хлеба и мяса составляют» («Акты, относящиеся к истории юго-западной России», т. IV, стр. 29–30).

Немудрено, что после такого внушения послушные своему патриарху члены Львовского братства вообще перестали приносить в церковь пасхальные снеди для освящения, после чего их епископ Геннадий был спешно вынужден несколько дезавуировать запрет своего начальника: «Нехай будут по стародавнему обычаю христианскому приносы в церковь и посвящение брашен на Воскресение Христово…» (там же, стр. 40).

В этой фразе есть одна тонкость: вместо патриаршего «хлеба и мясы» Геннадий употребил слово брашно , которое в церковнославянской практике теперь означает «любое кушанье», в то время как русская форма — борошно всегда обозначала исключительно мучную пищу. Тем самым хитрый Геннадий сумел обойти впервые изданный запрет на освящение мясной пищи, т. е. «пасхального агнца» иудеев , обозначавшего жертвоприношение .