Михаил Гринберг (Зеленогорский) - Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (Князя Ухтомского)

Однако, рассмотрим концепцию епископа в плане ее историчности, соответствии традиции, а также возможности ее практического осуществления.

В первую очередь вызывает сомнение освещение исторических фактов. Владыка пишет, что клятвы Собора 1667 года «были наложены только на церковных раз-дорников, а не на самые обряды» (106, 743). Но неправомерность подобной точки зрения была уже к тому времени достаточно определенно выяснена исторической наукой*. И тем более явным диссонансом звучит утверж-

* См. 254. Из воспоминаний епископа известно, что читая эту раиоту еще в 1914 г.

60

дение епископа, что православная Церковь все-таки обязана снять соборно эти клятвы. Немаловажным упущением можно считать и то, что епископ совершенно не вспоминает никоновское «Изъяснение» 1653 года, о клятве патриарха Макария 1656 года, соборном постановлении против приверженцев древлеправославной традиции 1666 года. И наконец мнение о том, что гонения на старообрядцев были организованы гражданской, а отнюдь не церковной властью. И здесь натяжка: соборные постановления 1666—1667 гг., распоряжения патриарха Иоакима, сочинения канонизированного Димитрия Ростовского и многие другие труды православных иерархов прямо рассуждали о «телесном озлоблении» и история дает нам обилие фактов жесточайших преследований со стороны господствующей Церкви и инспирируемых ею правительственных органов*. Бывали случаи (и довольно частые), когда государственная администрация пыталась унять не в меру ревностных поборников русской инквизиции**.

Одной из важнейших причин векового раздора еп. Андрей справедливо считает цезаропапизм. Насильственные методы процесса изменения обрядов и правки богослужебных книг, примененных Никоном и царем, шли «разрез со сложившейся традицией в русском православии. И в последующее время правительственная опека давила на внутреннюю жизнь Церкви, и еп. Андрей сам неоднократно писал, насколько пагубно сказывается применение подобных методов на церковном организме до сих пор. Так можно ли было говорить об объединении с разваливающейся организацией?

Правда, епископ считал, что именно старообрядчество вылечит православную Церковь, но последняя, в основной массе своих представителей, была иного мнения. Искренность намерений самого еп. Андрея не вызывала сомнения у старообрядцев: «Мы знаем уфимского епископа Андрея

* См., например, работы публициста-историка А.С. Пругавина.

** См. 341 стр. 261, 291, 307 и др.

61

как искреннего церковника, любящего старообрядчество, но он одинок среди своих собратий, он, к несчастью, — исключение», — писал старообрядческий публицист И. Кириллов (258, 446). И это действительно было так. Выступления и шаги епископа, направленные на достижение единения, подвергались грубым нападкам, его прямо объявляли впавшим в ересь. «Московские ведомости», выражая настроение определенных кругов господствующей Церкви, занялись безудержными оскорблениями, не останавливаясь перед фальсификациями и прямой ложью*. О настроениях в православной Церкви говорят факты, имевшие место на Соборе: Синод вынес на рассмотрение Собора законопроекты «О клятвах Патриарха Никона и Московских Соборов 1666-1667 гг.» и «О иерархии белокриницкой-старообрядческой и старокатолической» (357, 36). Никаких решений по этим вопросам принято не было и лишь в определении «О единоверии» Собор вновь призвал ко всесторонней борьбе с «расколом» (311, 5).

Трудно, разумеется, установить ту грань, что отделяет верность канонам и впадение в буквоедство и «обрядоверие» под именем православной службы. Однако полное игнорирование обрядовой и вероисповедной разницы, вероятно, неприемлемо ни для одной, ни для другой стороны. Христианство религия, опирающаяся на авторитеты, и существует определенная категория бесспорных истин для каждого верующего. Без четкого определения границ духовного фундамента не может быть единства**. Епископ

* См. «Московские ведомости» NN 185, 206, 209 и другие за 1917 г. Кроме того, перепечатка оттуда в журнале «Слово Церкви {291, 614). *Русский мыслитель Н.Ф. Федоров писал: «Какое значение может иметь примирение только в догмате без примирения в обряде и жизни? Примирение в мысли, т.е. в мнении, не есть ли мнимое..? Примирение в догмате, без примирения в обряде, без усвоения — тогообряд а, которыйестьверноевыражениедогмата, не будет ли единомыслием без единодушия, которое не может остаться внутренним, а требует внешнего выражения? Как возможно внутреннее согласие при внешнем противоречии?.. Вера состоит в единстве догмата, обряда и жизни, т.е. в цельности» (460, 475).