Илья Носырев - Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов

Этноцентризм, характерный для всех традиционных обществ, — еще одно проявление упомянутой способности мемов убеждать носителя в своей ценности, выстраивая стену между сообществом и окружающим миром. Одной из идей, фигурирующих в самых разных культурах мира, является противопоставление мира культуры, населенного людьми, и мира хаоса, куда члены сообщества заходить боятся. Древнееврейское слово «олам», обозначающее мир, вселенную в Библии, восходит к корню «граница», «ограда»; восприятие мира людей как громадного дома, четырехугольного ограниченного пространства чрезвычайно распространено на древнем Ближнем Востоке. За пределами этого мира — неизвестные, пугающие и враждебные человеку силы: в скандинавской космологии находящееся в центре мироздания обиталище людей Мидгард противопоставлено раскинувшемуся вокруг нецивилизованному и населенному злыми великанами Утгарду. От этих сил можно отгородиться, как делали строители римских городов, проводившие вокруг будущих стен города pomerium — борозду, магически охранявшую город от внешнего зла, — но можно и освоить эти земли, включить в состав цивилизованного мира.

В самых разных культурах древности колонизация новых земель воспринималась как процесс упорядочивания хаоса; первую распашку обставляли обрядами, символизирующими акт первоначального сотворения мира. При этом под землями Хаоса подразумевались, как правило, вовсе не пустынные, необитаемые края, а земли, где живут люди, чей язык и культура чужды и непонятны.

В языках мира широко распространено противопоставление между этносом-субъектом и посторонними этносами: греки считали тех, кто не владел их языком, чем-то вроде немых или заик (отсюда и само слово «варвар»), славяне называли иностранцев «немцами» (т. е. немыми). Еще сильнее распространены самоназвания этносов, означающие просто «люди» или даже «настоящие люди» — именно таковы самоназвания германцев, тюрков, эскимосов, команчей, хакасов и еще несколько сотен автоэтнонимов.

Рассматривая собственную цивилизацию как правильную, народы древности относились к соседям с презрением и настороженностью. Для любого жителя древнего Ближнего Востока, независимо от этнической принадлежности, собственная страна являлась воплощением замысла богов-творцов: ведь axis mundi в его мифологии располагалась в одном из городов его страны, которую он воспринимал как абсолютный центр мира и наиболее древнюю из сотворенных. Окружающие страны виделись ему извращением идеи творения. Так, древнеегипетские тексты противопоставляют священной, милой сердцу Кемет земли, населенные недочеловеками-азиатами и кушитами. Широко известно восприятие древними китайцами своей страны как Чжунго (Срединное государство) или Тянься — Поднебесной (т. е. земли, находящейся на самой вершине Мировой горы). Для китайских авторов, в частности Конфуция, характерен страх уподобиться варварам в поведении или одежде: сохранить собственную культуру и означает остаться человеком. Это мировоззрение позволяло культуре выживать в обстоятельствах, неблагоприятных для народа-носителя: варвары, захватившие власть в Китае, рано или поздно принимали китайский язык, письменность, традиции.

Очевидно, что высокая динамичность культуры Ближнего Востока по сравнению с древнеегипетской объясняется в том числе и тем, что географическое положение не позволяло этому региону обособиться: миграционные потоки — нашествия амореев, иудеев, халдеев и т. п. — привносили новые элементы культуры. Если в Новое и Новейшее время распространению идей и технологий способствуют в основном экономические процессы, то в древнем мире, где международная торговля была рискованным и нерегулярным предприятием, именно этнические миграции (в том числе сопряженные с войнами), приводившие к образованию многонациональных государств, являлись наиболее эффективным средством разрушения оболочки культурных капсул. Было бы в корне неверно представлять этот процесс как простой взаимообмен уже имеющимися у разных народов технологиями, религиозными идеями, формами социально-политического устройства — в действительности он периодически вызывал слом прежних организационных систем, что время от времени давало возможность создавать и опробовать новые элементы — пока не установится новая стабильная модель существования. Однако экспансия культуры не всегда была случайным попутчиком этнических миграций. Я уже неоднократно говорил, что горизонтальный перенос мемов гораздо эффективнее вертикального. Некоторые культурные системы и политические доктрины, как и религиозные, со временем «осознали», что взломать границы собственных информационных «капсул» и пропагандировать себя среди новых потенциальных носителей гораздо выгоднее, чем держать железный занавес между своими приверженцами и окружающим миром.