Луиджи Зойя - Созидание души

Вот такие крайние последствия опрокинули предпосылки, из которых мы исходили. Распространение потребности в физическом росте на психологическое созревание и на знание, рост которого, в отличие от роста физического, может быть всегда усовершенствован, заставляет нас чувствовать себя несовершенными, никогда не выросшими достаточно. Умирающие библейские патриархи, восточные мудрецы или просто старики примитивного племени кажутся нам физически здоровыми и психически не невротичными. Когда достигнуто определенное насыщение жизнью, им не остается ничего иного, как с этой жизнью проститься.

Для современного человека обычным стало умирать в отчаянии, потому что в любом возрасте у него остается избыточный, неудовлетворенный голод. С экзистенциальной точки зрения нас ободряет то, что даже очень старые люди еще хотят узнать так много нового: они кажутся нам потомками Одиссея, которые пронесли через время эту потребность в странствиях, которую царь Итаки удовлетворял в пространстве.

Но с точки зрения уважения к истине нас пугает тот факт, что этот современный человек, который решил продлить познание до бесконечности, в то же время и первый в истории, который вменил в обязанность врачам скрывать от него правду, когда у него обнаруживают смертельную болезнь. Отправившись на поиски истины, как Эдип, он в конце концов пришел к умолчаниям Тиресия. Конец не может быть назван.

В данной статье делается попытка обнаружить важный исторический прецедент концепции индивидуации в идее «пайдейи», которую сегодня часто ошибочно принимают просто за форму образования, практиковавшуюся в Древней Греции. Однако, «пайдейя» не сводилась только к обучению юношества и не ограничивалась какими-либо определенными программами. Предполагалось, что она будет продолжаться на протяжении всей жизни индивида, развивая его природный, врожденный потенциал. «Пайдейя» выражала понятие «внутренней культуры», или, иначе говоря, «культуры души», которая ушла из западной цивилизации после того, как в ней стало уделяться слишком большое внимание прогрессу, специализации и экстраверсии без учета психологии, после того, как в ней упрочилось представление, согласно которому «культура» цивилизации определяется в первую очередь ее социальным строем, а также материальными инструментами и предметами. Поэтому в проявляемом в настоящее время интересе к юнгианской концепции индивидуации можно увидеть возврат к подавляемому.

Анализ « Телемахии » – начальных песен « Одиссеи », в которых описывается переход к зрелости Телемаха, сына Одиссея, – показывает, что потребность в реализации природного потенциала является врожденным архетипическим идеалом. И мы видим, что поэзия Гомера представила унифицированный канон всего человека в целом, в то время как последующий ход европейской цивилизации, начиная с греческих софистов и все более специализированного понимания философии, демонстрирует односторонний механизм перехода к зрелости. Видимо, ностальгия по «пайдейе» косвенным образом проявляется в распространяющемся интересе к идее индивидуации.

Юнгианская психология неразрывно связана с концепцией индивидуации, которая составляет ее сердцевину. Несмотря на то, что Юнг неоднократно настаивал на том, что понятие индивидуации далеко не эквивалентно защите индивидуализма, мы вынуждены признать, что именно это часто утверждалось безответственными популяризаторами.

И мы видим, что временами это утверждение используется для оправдания грубой с точки зрения морали и эгоистической с точки зрения культуры установки индивидуализма, когда не принимаются во внимание существующие социальные и исторические связи, которые в обязательном порядке следует учитывать при любой форме личного поведения.

Полностью ценность концепции индивидуации невозможно понять, если не учитывать ее связь с другой важнейшей концепцией Юнга, с коллективной распространенностью психики.

Однако нередко понятие коллективной распространенности психики также применяется поспешно и схематично. Часто психика рассматривается нами как состоящая исключительно из архетипов, или же при ее рассмотрении мы исходим из представления о фиксированности коллективного сознания и коллективного бессознательного; мы видим, как она превращается в неподвижную психику и тем самым сводится к схеме, полезной только для ленивых умов. Однако психическая жизнь является процессом, посредством которого мы освобождаем себя от природы и поднимаемся над ней; она относится к той сфере истории и культуры, которую ни в коей мере нельзя считать фиксированной и неподвижной. Если мы сумеем понять движения, протекающие с участием психики, то можно будет увидеть, что в понятии Юнга о коллективной распространенности психики в меньшей степени учитываются неизменные архетипы, чем сложность и относительный характер культуры, в которую погружен индивид. Культура, к которой принадлежит индивид, косвенно присутствует в его психической жизни, а культуры отличаются высокой мобильностью. Характеристики культур меняются как в рамках любого общества, так и на протяжении истории.