Владимир Колганов - Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов

Надо полагать, найдутся и такие недоброжелатели, которые получение официального звания писателя объяснят чуть ли не родственными связями Быкова с признанным поэтом. И правда, можно ли рекомендовать малознакомого юношу в столь важное учреждение, как СП СССР, прочитав всего лишь несколько строф из написанной им тьмы тьмущей поэм, стихотворных пьес, ну и, конечно же, сонетов, хотя за последнее никак не поручусь? Наверняка другие страждущие годами добивались свидания с Вознесенским, Ахмадулиной или Евтушенко, и только Быкову несказанно повезло. Так с какой стати именно ему выпала удача? Оказывается, благодарить надо бы не случай и не только Андрея Вознесенского. К доброму делу приобщились и другие люди:

«Мои стихи знал Успенский. Они ему понравились, и он предложил мне написать цикл стихотворений для их [А.Г. Лазарчука и М.Г. Успенского] романа "Погляди в глаза чудовищ". И когда я их написал, то поскольку роман стал абсолютно культовым и тираж его был огромен и переиздание бесконечное, то эти стихи постепенно стали знать, и вот так я под гумилевским покровительством [Быков занимался исследованием жизни и творчества Николая Гумилёва], под успенско-лазарчуковским дружеским надзором вполз в литературу. А то бы так и сидел бы в журналистике».

Ну вполз и вполз – всё хорошо, что хорошо кончается. Главное, чтобы читатель был доволен. Ну а странные изгибы психики, от матерщины до невиданного многословия, поклонники Быкова уже давно ему простили.

Каковы истоки творчества? Почему одни люди пишут книги, делают научные открытия, а другим всё это словно бы в диковинку? И впрямь, зачем что-то создавать, придумывать, изобретать, если готовую вещь можно купить, не сейчас, так позже, были б только деньги. Как мы убедились, одним из стимулов творчества может быть желание прославиться, однако, если человек бездарен, никакой покровитель не поможет. Гораздо интереснее понять, почему человек отказывается от карьеры чиновника, научного работника или офицера и берётся за перо.

Вот запись, сделанная Львом Толстым 17 марта 1847 года в палате клиники при Казанском университете:

«Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику, и вот шесть дней, как я почти доволен собою. Les petites causes produisent de grands effets [маленькие причины приводят к серьёзным последствиям]. Я получил Гаонарею [гонорею] <���…> от того, от чего она обыкновенно получается; и это пустое обстоятельство дало мне толчок, от которого я стал на ту ступень, на которой я уже давно поставил ногу».

Да это даже не толчок – это удар, от которого не всякий юноша оправится. Сведущие люди утверждают, что с этой болезнью имели несчастье познакомиться и другие литераторы, в частности, Антон Чехов и Владимир Маяковский. Однако с ними это случилось уже в зрелом возрасте, а тут восемнадцатилетний юнец оказывается в столь неприятной ситуации. Надо избавиться от тяжких мыслей, но как? Чтение тут не поможет, поскольку трудно найти книгу, которая бы настолько увлекла, что позволит забыть обо всём на свете. Здесь нужно что-то другое, и вот Лёва, сам ли или с чьей-то помощью, нашёл – он стал описывать в дневнике свои переживания и в скором времени почувствовал, что боль куда-то уходит. И чем больше он писал, тем легче становилось на душе – словно бы он перекладывал свою боль на плечи другого человека. Но это случилось уже после того, как он увлёкся беллетристикой и продолжал писать, поскольку стоило остановиться, и возвращалось чувство вины за то, что успел когда-то натворить:

«Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэль, чтоб убить; проигрывал в карты, проедал труды мужиков; казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяние всех родов, пьянство, насилие, убийство… Не было преступления, которого бы я не совершал».

Сознание порочности своей натуры побудило Толстого к поиску причин – он «препарировал» свой характер, пытаясь разложить его на составляющие и понять, чем вызваны те или иные поступки. Кто знает, может быть, так и не смог в этом разобраться, но опыт самоанализа позволил ему, когда потребовалось, описать художественными средствами характеры героев своих произведений. Толстой продолжал писать, пока хватало сил, и только это помогло спастись от угрызений совести и желания покончить с жизнью.

Всеволод Гаршин тоже мог кое в чём себя винить, а началось с того, что в его жизни случилось событие, которое поделило жизнь на «до» и «после» – разрыв родителей тяжко отразился на здоровье Севы. Но только к тридцати годам у Гаршина, в то время уже популярного писателя, появились явные признаки психического заболевания – в таких случаях обычно говорят, мол, нервы у него ни к чёрту. Однако это ещё полбеды, а вот когда читаешь строки из письма Гаршина другу, возникает подозрение, что дело тут значительно серьёзнее: