В чём же здесь собственно проблема? Проблема в том, что человек не способен противостоять натиску собственных инстинктов, и всякий раз, когда проповедует добро, на самом деле несёт в мир свой глубинный лейтмотив, свою собственную правду, собственные завуалированные интересы. Ибо на самом деле, правда и интересы – не разлучимы, и не различимы на полях разумного пантеона, и ведут свои поступательные интервенции всегда в том направлении, где наиболее сконцентрированы противные консоли правды, – правды чужеродной, с её чуждыми интересами. Глубоко спрятанная, притаившаяся в нашей архаической сущности «Минерва воинственности», вуалирует свои сакральные мотивы, превращая их в благородные консоли, с флагами выбранной справедливости, на полях внешней выступающей реальности. И как бы разумен ни казался человек, какими лозунгами не руководствовался, его архаические инстинкты воли всегда будут превращать жизнь в плацдарм столкновения этих интересов.
Какие же горизонты видятся на этом пути, какие пределы технократического поступательного становления представляются нам, прежде всего? В первую очередь, это конечно же превращение нашей жизни в планомерное разлинованное в клеточку поле, с многочисленными системами координат, где векторами будет определяться иллюзорная полезность и вредность, а по большому счёту близорукая константа этих столпов всех наших стремлений. Да, именно близорукая. Ибо, как никакой дальновидности не наблюдается ныне, так и в будущем ни о какой дальновидности скорее всего не будет идти речи. Человеческий разум в большинстве своём и преимущественно, всегда будет руководствоваться короткими планами собственной действительности. Это заложено в него самой природой. Ибо и сама природа переполнена многочисленными подтверждениями собственной недальновидности. Она вообще существует преимущественно апостериори, чем априори. Её глаза находятся на затылке, и она следует в будущее вслепую, не в состоянии предсказать для себя хотя бы на «один парсек» то, что её ждёт за горизонтом.
Становление человека, повторяет в своём поступательном развитии становление самой природы, не видящей дальше своего носа, и следующей по непредсказуемым дорогам мирового котла. И это в первую очередь связано с тем, что мир на самом деле не имеет ни своего дна, ни своего неба, ни собственной формы, не своей абсолютной существенной материальности. Он – нейтрален в своей сакральности, и потому его построение, его становление происходит в бесконечно возможных градационных формах, сугубо в рамках осознанности. Он не ограничен своими собственными замками и заборами, он не несёт в себе сакральных констант собственной «телесности», он не обладает собственным независимым путём.
Что же толкает человека на путь разлиновывания собственной жизни в клетку, что заставляет его упорядочивать самые не упорядочиваемые векторы собственного сознания, а вслед за ними и своей жизни? Невозможность усвоить хаос? Неспособность властвовать над беспорядочной слепой природой? – Может быть. Но я полагаю, что, прежде всего страх перед завтрашним днём, является главенствующим мотивом для всякого упразднения не входящих и не подчиняющихся выверенной общей системе координат, атрибутов независимости от человеческого разума, природного макрокинеза. Технократический пантеон разумности, подгоняющий мир действительности под свои лекала, выстраивающий на планете консорциум дисциплин научно-технического прогресса, приводит к своим политесам всё, что попадает под его волящую руку. И на самом деле мир действительности не совершенствуется, но упорядочивается под определённые лекала, и вносится в определённую систему координат, в которой простота взаимодействия всех членов сводится к карте, расправленной на столе. И человек на самом деле достигает власти лишь глядя на эту карту, то есть номинально. Настоящая действительность для него остаётся за горизонтом, и он не властен над ней так же, как не властен над собственными архаическими инстинктами воли.
То, что на Западе (по преимуществу) считается чем-то прикладным, чем-то не очень важным, лишь игрой, развлечением в досуг, на Востоке считают первичным, и наиболее важным для полноценной жизни. И в этом скрывается одно из сакральных причин глобального непонимания друг друга, Запада и Востока. Если заглянуть под балдахин повсеместного умиротворения искусством и конъюнктурного стремления к возвышенному, то можно обнаружить истинные доминирующие мотивы присущие этим условным полюсам нашей цивилизации, (Запада и Востока). К примеру, что значит поэзия для западного человека? Лишь ещё одна мера наслаждения, а по сути, ещё один из возможных потребительских удовлетворений жаждущего всё и вся попробовать на вкус, проглотить и переварить, обывателя, получающего при этом, лишь ещё одну свою непосредственную пользу. Но что значит поэзия для хрестоматийно восточного человека? Основа его жизни, в которой спрятано, утаено всё самое ценное на земле, всё самое великое и недосягаемое, – всё то, к чему собственно, должен идти человек, и чем должен более всего дорожить. Разница в этих оценках столь велика, что между ними висит непроглядная пропасть, и перекидываемые то тут, то там «верёвочные мостки», нисколько не приближают друг к другу эти берега, цветущие каждый по-своему.
Читать дальше