Дженни Мэнсон - Что это значит - быть собой?

Как бы сильно я ни любил природу, люди, их любовь и поступки имеют для меня гораздо большее значение. Несколько лет я занимался созданием личной библиотеки – капиталовложение и подготовка к выходу на пенсию, чтобы у меня была возможность проводить время наедине с величайшими сердцами и умами, когда-либо известными миру. И музыка также является творческой деятельностью людей, созданных по образу и подобию Бога.

Спешу добавить, что я вовсе не лишен способности раздражаться по пустякам, а иногда бывает и того хуже. Я уже упоминал о хороших манерах, и у меня сложилось четкое представление о том, как окружающие должны ко мне относиться. Я также считаю, что хорошие манеры являются стеной – временами эффективной, а временами нет, – спасающей от открытого противостояния. Во время стычек люди говорят такие вещи, которые, если принимать их за истину, несут в себе столько ненависти, что могли бы разрушить любые отношения. Такой риск мне не хотелось бы брать на себя. Требуется разрядить обстановку? Бах! В этом случае необходимо только терпение, а не потакание собственным слабостям, которое позволяет человеку сказать все, что угодно, а потом вести себя так, будто ничего не случилось.

По этой причине я не требую, чтобы меня любили многие. Требовать симпатии – значит требовать очень многого; чаще всего мне достаточно уважительного отношения. Но, разумеется, есть такие люди, любовь которых для меня очень важна. Мне нравятся люди, которым я могу доверять, в обществе которых я могу быть самим собой – со всеми своими взбалмошными эмоциями и странными взглядами, и они не оттолкнут от себя эту необычную смесь любви, раздражительности, чувствительности и странности, представляющую собой того, кто есть я.

Кроме того, я обнаружил, что для интроверта я слишком люблю компанию. Быть слишком самостоятельным и независимым означает быть поглощенным своими мыслями, а это меня пугает. Я уже испытывал такое состояние, и результат мне очень не понравился. Обратной стороной полного отказа от вступления в отношения является совершенно реальная опасность превратиться в человека, который на вопрос «Как дела?» полчаса рассказывает о себе.

Я не самый лучший партнер по переписке, но думаю, что мой список друзей для отправки рождественских поздравлений длиннее, чем у моих знакомых. Я стараюсь не забывать людей, которые хорошо отнеслись ко мне в какой-то момент моей жизни. И поскольку жизнь продолжается, их становится все больше и больше! Реагируют ли они на мою благодарность или нет – это уже второстепенный вопрос: я им обязан, но они могут не быть обязанными мне.

Однако существует и темная сторона. Я замечаю, что легко раздражаюсь – по-видимому, заранее настраиваясь на самое плохое из того, что могут сказать люди. И здесь уже клетки-убежища не достаточно: нож пройдет прямо между ребер, если я не буду начеку. Зачастую это происходит просто потому, что равновесие между логикой и эмоциями у другого человека не совпадает с моим. Я обнаруживаю, что при общении с определенными людьми мне приходится постоянно напоминать себе о том, что они хотят только хорошего, и дело только во мне.

Есть еще кое-что, чем я не могу гордиться: будучи человеком, очень трепетно относящимся к своему жилью, я испытал настоящую душевную травму, когда моя квартира дважды в течение двух недель подверглась краже со взломом. Я до сих пор настолько взбешен этим, что представляю себе, как отомстил бы этому человеку, если бы только узнал, кто это сделал. В конечном итоге я не хочу, чтобы расплату ему вместо меня назначал суд. В любом случае это будет неэффективно. Тот, кого удовлетворяет работа полиции и соблюдение законов в нашей стране, кажется мне совершенно ненормальным. Нет, я хочу назначать наказание самостоятельно, чтобы определять меру не того, что государство считает разумным, а своей личной боли. Ну, я же сказал, что не могу гордиться этим.

Почему в шестьдесят три года я все еще боюсь темноты? Я не знаю, но так оно и есть. Когда я в восемь лет начал петь в церковном хоре, мне приходилось ходить на репетиции по темной дороге, вдоль которой с одной стороны находилась высокая стена местной тюрьмы, а с другой – высоченная труба текстильной фабрики. Я боялся этого до полусмерти. Стена угрожающе возвышалась надо мной, а труба, с какого бы угла я на нее не смотрел, казалась падающей прямо на меня. До сегодняшнего дня я испытываю дрожь от страха, если в темное время суток мне необходимо пройти мимо колокольни или другого высокого здания. Я часто изменяю маршрут так, чтобы избежать этого!