Аше Гарридо - Человек, которого нет

Итак, я продолжаю.

Представьте себе, что однажды Лу набирается храбрости… Да нет, что уж там, храбрости ему всегда хватало. Он только не верил, что такое возможно: прийти к психологу, рассказать об этом – и не быть записанным в психи, и не оказаться втянутым в разговор про эзотерику. Рассказы о том, что так бывает, что есть прошлые жизни и память о них, приносили временное облегчение. Он вполне мог допускать, что так бывает. Вполне возможно. А бывают и сумасшедшие. Как понять, сам ты – действительно не псих? Вот этого-то он как раз и не знал: как понять.

Но все-таки он решился и заговорил об этом со своим терапевтом, назовем ее Анной. Он не сразу отважился признаться в этом… признаться в самом себе. Но когда признался, уже не отступал.

– Пожалуйста, имей в виду, что ты работаешь не с ней. Это я пришел на терапию. Это я твой клиент.

– А в чем разница?

И он затруднялся ответить. В чем может быть разница? Она – это она, я – это я. Как еще?

Он боялся, что это сумасшествие, психическая болезнь. Но когда Анна сказала, что он не похож на больного, – а он мог верить ей, потому что образование у нее было вполне соответствующее, – он как будто испугался еще больше.

– Почему это страшнее? – спросила Анна.

– Ну, если я псих, то это не лечится. А если это просто психологическая защита, значит, ее можно убрать…

Для него это значило – «…и я умру».

Этот разговор произошел за два года до того, как он позвонил в дверь к М. Вся его тоска и неуверенность, связанные с Вальпараисо, вместе с отчаянием и одиночеством оставались при нем.

С Анной они работали в основном не про это – человеку, который проходит личную терапию, есть о чем поговорить с терапевтом. У Лу тоже было много такого. В конце концов, он жил, жил по-настоящему, здесь и сейчас, и у него хватало проблем. И он много и усердно работал – как в группе, так и на личной терапии. Со временем он понял, что решает ее проблемы, той, которая была здесь раньше. Ее печали и потери, ее боль, ее несчастье, ее детство и ее жизнь – вот о чем он говорил с терапевтом. И боялся, отчаянно боялся, что однажды ее раны будут исцелены – и что тогда? Если он и правда всего лишь ее психологическая защита, то он уже будет не нужен тогда, так? И исчезнет.

Но всё не исчезал и не исчезал.

И когда однажды почувствовал, что добрался до своей собственной проблемы, это было потрясающее ощущение. Разница казалась тонюсенькой, как угол в один градус, – но на значительном расстоянии приводила к существенным различиям в характере и жизненных подходах. От нее требовалось делать всё на отлично, а лучше – просто быть отличницей. Этого было бы достаточно. Впрочем, ей не удавалось и это. Но он – он должен был быть лучше всех. Не сказать, чтобы он был успешнее, чем она. Но у него была другая задача. Другие проблемы. Она и представить себе не могла то море стыда, в которое он погрузился, добравшись до себя. Ей не было стыдно от своих неудач, ей было печально и одиноко. Он каменел от стыда. И это было как минимум забавно – обнаруживать и сравнивать.

Порой он все-таки возвращался к теме своей двойственности, особенно когда её проблемы были в целом разрешены и он остался один на один со своими. Он пытался рассказать о том, что было ему тогда доступно.

– В этой истории есть как будто бы две части… Одна – прекрасная, про счастье, радость, успехи… любовь…

– Ты помнишь, когда и как она очаровалась Вальпараисо? – спрашивала Анна.

И он принимался думать, думать. Как? Когда? Она?.. В самом деле, ведь это могут быть ее фантазии…

И вот он узнал, что есть способ, который помогает поднять «забытую» память, которым работают с тяжелыми травмами, достаточно «протокольный», достаточно «инструментальный» и «технический», но без химических веществ, без внушения, без изменения дыхания. Сейчас неважно, какой именно способ, – достаточно того, что Лу он внушал доверие именно своей техничностью и протокольностью. «Настоящий научный метод». Лу предположил, что если «там и тогда» что-то действительно было, если и в самом деле это отрывочки настоящей памяти просачиваются сквозь время и пустоту, то этим способом можно их добыть точно так же, как добывают вытесненные воспоминания травматиков. Или, наоборот, с помощью этого метода можно выявить, какие здешние травмы прикрываются такими символическими картинами.

Ему было уже почти невыносимо тяжело в его вынужденном молчании и одиночестве: тоска и неопределенные, бесформенные страхи, отголоски отчаяния и горя душили его, разрывали его тело, причиняя почти физическую боль. Он всё больше замыкался и отдалялся от людей – даже от близких. Особенно от близких. Обычное дело. Так и происходит с человеком, которому не с кем разделить свое горе, не с кем даже поговорить о нем. Он понимал это, и ему не нравилось то, что с ним происходит, не говоря уже о том, что это было просто тяжело.