Аше Гарридо - Человек, которого нет

Надо же было что-то с этим делать, в конце концов.

«Одиночество обусловлено не отсутствием людей вокруг, а невозможностью говорить с людьми о том, что кажется тебе существенным, или неприемлемостью твоих воззрений для других».

Карл Густав Юнг

Об этом говорить очень трудно. Даже то, что кажется очевидным, что знаешь всем собой, разумом, чувствами и телом, в чем не сомневаешься – невероятно трудно называть вслух. Непроизнесенное – оно неприкосновенно и неподсудно, неуязвимо. Произнесенное – становится беззащитным перед узаконенной обыденностью, и вместе с ним становишься беззащитным ты сам.

Кто я, если вслух говорю, что жил и умер сорок лет назад и теперь снова живу каким-то непонятным мне самому и не упомянутым в науке способом? Кто я, если утверждаю, что я не просто женщина, оказавшаяся мужчиной, не просто мужчина, родившийся в женском теле, а вообще другой человек? Кто я, боже мой, если говорю о подробностях моей жизни там и тогда, как о чем-то обыденном, естественном? Например, о том, что я в этом теле не родился. Когда она родилась, я жил далеко, я еще был жив. И у жизни моей были конкретные очертания и детали, я был, как бывает всякий живой человек, – материален и конкретен, у меня были свои привычки и вкусы в еде и одежде, предпочтения и слабости, со мной что-то случалось и происходило, я что-то делал и бывал доволен или недоволен тем, что у меня получалось, и тем, что мне причиняли. Мне было бы намного проще воспринимать это как реальность, если бы у меня было что-то оттуда. Не предмет, конечно. Через тот свет багаж не доставляют…

Но, может быть, какой-нибудь навык, умение, знание. Или хотя бы простая бытовая память.

Я так долго не верил в себя. То есть мне некуда было деваться от живущего непрерывно в самой глубине меня понимания, кто я есть, но я отворачивался и отмахивался от этого знания, потому что так не бывает. Я не верил, и я не могу сказать точно, зачем я пошел к М. Пожалуй, я хотел добраться до хоть какой-нибудь точки равновесия. Двойственность изводила уже невыносимо, я потерял всякую надежду успокоиться, остановиться хоть на чем-то.

Я есть.

Но так не бывает.

Но я же – вот он, я есть!

Но так не бывает…

Я хотел остановить этот бег по кругу. Совру, если скажу, что был готов остановить его в любой точке. Я страстно хотел подтвердить свое «я есть». Но я понимал, что никогда никаких доказательств реальности своего существования там и тогда – а следовательно, здесь и сейчас, – я не добуду… Хорошо, хорошо, пусть мне докажут, что меня нет, но так, чтобы мне по силам было с этим согласиться, то есть так, чтобы я сам увидел, что меня нет.

Интересно, на что я рассчитывал, кем собирался оказаться, если не собой?

Может быть, ею, той самой женщиной, которая жила здесь раньше.

Я этого боялся.

Для меня это было как смерть.

Но я, кажется, очень честный и очень отважный. Я был готов пойти и посмотреть, что же там…

Одно дело – думать об этом, планировать визит к психологу, даже произносить разнообразные варианты вступительной речи. Наедине с собой. Самому себе.

А вот сказать это другому…

Мучительные попытки заговорить об этом, описать увиденное, сквозь уверенность, что мне не поверят, потому что поверить невозможно. Это смущение и робость, и ты кусаешь губы и чувствуешь, что слезы подступают слишком близко к глазам. Это бессилие и страх.

Это как признать, что ты всерьез в это веришь, – и тогда ты либо наивный дурачок, либо совсем больной безумец.

Об этом не говорят вслух.

Но что же делать, если в том месте, в то время – не только счастье и удача, там еще и боль, отчаяние и настоящая беда.

И эта боль совершенно настоящая, неподдельная. И мне нужна помощь, как настоящему.

Если я решу говорить об этом с психологом, мне нужно будет сказать это вслух.

Как это будет?

«Доктор, меня пытали и убили в семьдесят третьем… или в начале семьдесят четвертого, я не уверен. Кажется, у меня ПТСР, доктор. Вы можете мне помочь?»

И я молчу…

Итак, мы договорились, что это – фантастика. И в рамках этой договоренности я пытаюсь правдиво рассказать об этом человеке, вернее – представляю его собственные попытки правдиво рассказать о себе.

А ты, читатель, у тебя своя голова на плечах, сам решишь, чему верить, а что счесть галлюцинацией или злонамеренным обманом.