Юлия Мелащук - Фисташки на губах, или Как любят люди

Насквозь пропитанная вечерней усталостью и лёгкой осенней меланхолией, подъезжаю к нашему дому.

Ты встречаешь меня с моим большим кашемировым шарфом, ты знаешь, что я не люблю сырость и холод.

Молча кутаешь меня в него, чуть прижимаешь к себе и целуешь в бровь.

Вытаскиваешь один наушник из своего уха, заботливо вкручиваешь в моё и улыбаешься.

Ты тоже устал. Я вижу по улыбке. Ты тоже хочешь молчать.

Берёшь меня за руку и ведёшь в другую сторону от дома, в наш парк.

Мы идём по дорожке из жёлтых фонарей в тумане.

Он такой густой, что деревьев не видно, но я чувствую этот влажный аромат коры дубов и лип.

В наушниках звучит саундтрек из «Амели», и звуки пианино разливаются в моей голове.

Я хочу поделиться с тобою историей.

– Есть такой рассказ, «Пёс», Эрика Шмитта. В нём о мужчине – заключённом концлагеря – который сумел достаточно долго продержаться в заключении, потому что постоянно фантазировал. Фантазировал о том, что когда-то весь этот кошмар закончится, и он вернётся к прежней жизни, к своей любимой семье.

Он голодал, питался помоями, спал на каменном полу в холоде и сырости, но его убило не это. Окончательно его разрушило то, что он перестал ощущать себя личностью.

К нему относились, как к куску мяса, у него забрали историю, имя (остался только номер на груди), его просто обезличили.

И он бы сдался, если бы не одна встреча.

Как-то на улице, подметая территорию, он увидел, как за забором один из надзирателей играет с собакой.

Вдруг собака подбежала к забору и посмотрела на мужчину, как бы приглашая поиграть с ней.

Впервые за долгое время он увидел взгляд с живым интересом к себе. Понимаешь?

И он почувствовал, что он ещё жив. И так ещё пару лет по нескольку раз в неделю он наблюдал за этой собакой и играл с ней через забор. Но когда собака исчезла (с ней что-то случилось), он вскоре умер.

Представляешь, два года он жил, благодаря этой собаке! Вот так взгляд может спасти жизнь человека.

Понимаешь?

Искренний, тёплый, интересующийся взгляд может разбудить и оживить любого. Это так здорово. Правда же? – останавливаюсь я и смотрю на тебя.

Ты киваешь головой и обнимаешь меня посреди улицы. Молчишь. Думаешь.

Я тоже хочу подумать.

Молчи и обнимай меня крепче, пожалуйста. Мне сейчас это очень нужно.

– Убери зубы, люди не понимают, что ты улыбаешься, – говорит сотрудница заправки рыжей собаке.

Я кормлю дворнягу колбасой и пытаюсь её погладить.

Она радостно виляет хвостом, показывая, что очень хочет ласки, но одновременно скалит зубы и рычит, как будто хочет укусить.

На всякий случай, если ударят, а не погладят.

– Её били, наверное? – спрашиваю я у сотрудницы и аккуратно присаживаюсь на корточки напротив рыжухи.

– Да, она у нас здесь с весны. Пришла вся побитая и поломанная. Вы не бойтесь, это она так улыбается, а не скалится, – отвечает она.

Я понимаю, о чём она.

Бывает, в кабинет приходят люди, которые «скалят зубы», это они так сразу показывают свою силу, чтобы защититься.

Они привыкли защищаться.

Боль от психического или физического насилия в их истории была невыносимой. Настолько невыносимой, что пришлось «надеть оскал» и контролировать других.

И не важно, опасен тот другой или нет.

Лучше ощетиниться заранее, чтобы больше не дать себя в обиду.

– Я не подпускаю к себе близко никого. Вам я тоже особо не доверяю, но мне надо решить свою проблему, – говорила мне миловидная женщина с нахмуренным лбом.

Она пришла с симптомами бессонницы и постоянной тревоги.

Она всегда всё контролирует и думает, что её все ненавидят – и подчинённые в коллективе, и мужчина, с которым она встречается раз в неделю ради секса (для здоровья).

Подруг и друзей у неё тоже нет. По её рассказам, они лживые и её используют.

Она помнит, как в детстве отец привязывал мать к стулу и избивал, заставляя её смотреть на это.

Могла ли эта девочка доверять миру? Могла ли она позволить себе быть слабой, как мама, во взрослой жизни?

Ей пришлось научиться зарабатывать большие деньги и выстраивать отношения так, чтобы все вокруг были в подчинении.

Потому что ей кажется, что если она расслабится хоть на миг, её обидят, унизят и лишат контроля.

Она долго приносила в кабинет свою рациональную часть, требовала конкретных инструментов, периодически обесценивала мою работу и не брала у меня салфетку для того, чтобы вытереть слёзы, которые уже не могла сдерживать.