Array Коллектив авторов - Лев Толстой в зеркале психологии

«Пьер хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражение она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.

– Нам лучше расстаться, — проговорил он прерывисто.

– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, — сказала Элен. — Расстаться, вот чем испугали!

Пьер вскочил с дивана и, шатаясь, бросился к ней.

– Я тебя убью! — закричал он и, схватив со стола мраморную доску и неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.

Лицо Элен сделалось страшно; она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!» — таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы Элен не выбежала из комнаты».

– Иногда человека как будто что-то толкает к безрассудным поступкам?

– Позднышев тоже так считал. Он рассказывал, что ему дьявол подсказал: «Ты плачь, сентиментальничай, а они спокойно разойдутся, улик не будет». И тотчас чувствительность над собой исчезла, и явилось странное чувство радости, что кончится теперь его мученье, что теперь он может наказать ее, может избавиться от нее, что он может дать волю его злобе. И он дал волю злобе – сделался зверем, злым и хитрым зверем.

– Могут ли подобные действия быть организованными и целенаправленными?

– Вполне.

«Только бы не вышли теперь», — думал я… Егор надел свое пальто с астраханским барашком и вышел. Я выпустил его и запер за ним дверь, и мне стало жутко, когда я почувствовал, что остался один и что мне надо сейчас действовать. Как — я еще не знал. Я знал только, что теперь все кончено, что сомнений в ее невинности не может быть, и что я сейчас накажу ее и кончу мои отношения с нею. Я боялся только одного, как бы они не разбежались, не придумали еще нового обмана и не лишили меня тем и очевидности улики, и возможности наказать. И с тем, чтоб скорее застать их, я на цыпочках пошел в залу, где они сидели, не через гостиную, а через коридор и детскую».

– Позднышев распалял себя, представляя жену вместе с Трухачевским, реакцию детей, слуг?

– Это было нужно, чтобы начать что-то делать. Он рассказывал, что хотел встать, но не мог. Сердце так билось, что он не мог устоять на ногах.

«Да, я умру от удара. Она убьет меня. Ей это и надо. Что ж, ей убить? Да нет, это бы ей было слишком выгодно, и этого удовольствия я не доставлю ей. Да, и я сижу, а они там едят и смеются, и… „И зачем я не задушил ее тогда“, — сказал я себе, вспомнив ту минуту, когда я неделю тому назад выталкивал ее из кабинета и потом колотил вещи. Мне живо вспомнилось то состояние, в котором я был тогда; не только вспомнилось, но я ощутил ту же потребность бить, разрушать, которую я ощущал тогда. Помню, как мне захотелось действовать, и всякие соображения, кроме тех, которые нужны были для действия, выскочили у меня из головы. Я вступил в то состояние зверя или человека под влиянием физического возбуждения во время опасности, когда человек действует точно, неторопливо, но и, не теряя ни минуты, и все только с одною определенною целью».

– То есть, мышление, как таковое, работало, а способность к разумным действиям – нет?

– Он был под влиянием аффекта – сильной эмоциональной реакции, при которой человек сохраняет способность думать, но эта способность уже практически не влияет на его поведение. Первое, что он сделал, он снял сапоги и, оставшись в чулках, подошел к стене над диваном, где у него висели ружья и кинжалы, и взял кривой дамасский кинжал, ни разу не употреблявшийся и страшно острый. Он вынул его из ножен. Ножны завалились за диван, и он сказал себе: «Надо после найти их, а то пропадут». Потом он снял пальто, которое все время было на нем, и, мягко ступая в одних чулках, пошел туда.

– Мошенники часто испытывают «восторг надувательства», когда удается обмануть простака, а испытывает ли подобное чувство убийца?

– Возможно.

«Подкравшись тихо, я вдруг отворил дверь. Помню выражение их лиц. Я помню это выражение, потому что выражение это доставило мне мучительную радость. Это было выражение ужаса. Этого-то мне и надо было. То же самое бешенство, которое я испытывал неделю тому назад, овладело мной. Опять я испытал эту потребность разрушения, насилия и восторга бешенства и отдался ему.