Но для того, чтобы отшибить себе голову и чувства, гештальт применить не удалось. Более того: как раз этому он и не дал совершиться. Утрата чувствительности, утрата острого, открытого и трезвого проживания моих событий и обстоятельств в моем новом, трудно рождающемся «гештальтистском» восприятии были вдруг осознаны, как фактическая утрата жизни, – а стало быть, неприятность и малодушие. Гештальт оказался практикой, возвращающей всю полноту восприятия и осознавание всех оттенков, звуков и запахов проистекающей жизни, – до каждого ее мгновения. И позывы к ампутации души или отдельных ее участков, а также потребностей и отношений, в которых сохраняется чувствительность, гештальт не поддерживает.
Итак, в результате занятий гештальтом моя уязвимость не исчезла и не уменьшилась, даже скорее увеличилась. Но стала иной. Если раньше она была помехой, болезненным недостатком, причиной моей неустойчивости, то теперь она стала тем, на что я могу опираться в своей жизни. Она стала внимательностью, открытостью, пробужденностью, своего рода «противотуманной системой». Она стала причиной моей устойчивости. Потому что, если я способен чувствовать и осознавать все, что со мной в действительности происходит, и при этом оставаться живым, не организовывать себе иллюзий, снотворного и ограниченного доступа реальности, – то это и есть устойчивость.
Я не хочу прожить свою жизнь транквилизированным или искусственно допингуемым типом с заблокированными зонами восприятия, к чему-то или от чего-то сбегающим. Я хочу внимательно чувствовать каждую «горошину», каждый миг собственной жизни, хочу жить во всем регистре своих переживаний и ощущений, – потому что это моя жизнь. Когда все мои чувства в полной мере состоятельны, когда все, что происходит со мною и вокруг меня схватывается душой, осознается и признается, и при этом я способен жить, способен встречаться и расставаться, хотеть и отказываться, застывать, идти, падать, подниматься, ощущать восторг и горе, одиночество и любовь, – то это гибкое устойчивое состояние достаточно похоже на то, что может считаться не просто терапией, не просто медицинской практикой, а некоторой практикой жизни.
И вот достаточно ясно выделяемый принцип этой практики – принцип устойчивой уязвимости.
***
Обучение гештальту часто соотносят с идеей просветления. Название известной книги Джона Энрайта «Гештальт, ведущий к просветлению» связано с высказыванием Перлза о том, что целью гештальттерапии является «пробуждение людей от кошмара невротических наваждений». Это очень привлекательная цель, но при этом не будет лишним помнить, что достижение окончательного и совершенного просветления, состояния самадхи , или сатори в терминологии дзен-буддизма, по сути означает выход из жизни. Если окончательная утрата разума вследствие психического разрушения, необратимой психической патологии есть один полюс деиндивидуализации, утраты жизни, то окончательное и совершенное просветление – другой полюс того же.
В запале борьбы с невротическими иллюзиями следует различать невроз, как ослабление, нарушение жизненных способностей и функций, – и невротическую составляющую личности, обеспечивающую базовые потребности человека в привязанности и близких отношениях. У полноценно живущего человека эта невротическая составляющая, как и некоторые другие, с необходимостью должна присутствовать в нестерилизованном виде, как один из своеобразных голосов и симптомов жизни . Сама по себе эта составляющая не является патологической, патологии возникают вследствие ее определенного дисбаланса. И тогда можно говорить, к примеру, о гипоневротической личности или гиперневротической.
«Врач, исцели себя»… Жесткие и резкие выпады Фрица Перлза против невротиков можно рассматривать как манифестацию своего поединка с собственным неврозом. Но при этом мне определенно хочется сказать: Боже избавь, чтобы в пределах жизни кто-то в этой паре одержал полную и окончательную победу – сам Фриц над своим неврозом, или невроз над своим Фрицем. В том-то и состоит коллизия, что когда человек на уровне совершенной стерильности побеждает в себе все эти составляющие уязвимой человеческой личности, он становится даже не бодхисатвой, нет, – архатом, совершенным. Ему уже все по щиколотку, он просветлел. На другом полюсе это то же самое, что окостенел, одеревенел, окаменел. У него уже закончен жизненный путь, он уже знает все. Ничто больше не является удивительным, ничто больше не является тревожащим, и даже радость и спокойствие становятся какими-то нечеловеческими…
Читать дальше