Вильгельм Райх - Характероанализ. Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков

Первый сеанс и две трети второго прошли в относительно беспрепятственном описании неприятных обстоятельств, сопровождавших ее второй развод, и нарушений сексуальных ощущений при половом акте. В конце второго сеанса случилась заминка; пациентка замолчала и после некоторой паузы сообщила, что ей нечего больше сказать. Я знал, что перенос уже вступил в действие в виде сопротивления. Теперь имелись две возможности: либо советами и уговорами следовать основному правилу побудить пациентку к дальнейшим сообщениям, либо обратиться к самому сопротивлению. Первое означало бы обход сопротивления, второе было возможно только в том случае, если бы затруднение было понятно хотя бы отчасти. Поскольку в таких ситуациях всегда имеется защита со стороны Я, приступить к интерпретации сопротивления можно было с этого бока. Я объяснил ей смысл подобных запинок, что именно в таких случаях «что-то невысказанное» мешает продолжению анализа, что-то такое, чему она бессознательно сопротивляется. Я также ей сказал, что обычно повод к таким торможениям дают мысли о аналитике, и обратил ее внимание, что успех лечения зависит также и от того, сможет ли она быть в этих вещах до конца откровенной. Тогда с многочисленными затруднениями она сообщила, что еще вчера могла говорить свободно, но с тех пор у нее появились мысли, которые, собственно говоря, ничего общего с лечением не имеют; в конце концов выяснилось, что раньше она размышляла о том, что было бы хорошо, если бы у аналитика возникло к ней «определенное отношение»; и не презирал ли он ее за связи с мужчинами. На этом сеанс завершился. На следующий день заминка продолжилась. Я вновь обратил ее внимание на ее затруднение, а также на то, что она теперь опять от чего-то защищается. Тут выяснилось, что она полностью вытеснила все, что было на последнем сеансе. Я объяснил ей смысл этого забывания, на что она заметила, что вчера ночью не могла уснуть, потому что очень боялась, что у аналитика могут возникнуть к ней личные чувства. При определенных обстоятельствах это можно было бы истолковать как проекцию собственных любовных побуждений, но личность пациентки, ее очень выраженный женский нарцизм и ее прошлое, насколько оно уже было известно, не совсем в это вписывались. Неопределенное чувство подсказало мне, что она не доверяла моей медицинской надежности и опасалась, что я могу злоупотребить аналитической ситуацией в сексуальном смысле. Не было никаких сомнений в том, что с ее стороны уже имелись сексуальные желания, привнесенные в аналитическую ситуацию. Но, оказавшись перед выбором, проговорить сначала эти проявления Оно или те опасения Я, едва ли можно было колебаться принять решение в пользу последних. Поэтому я ей сказал то, о чем догадался из ее опасений. На это последовало обилие сообщений о ее негативном опыте общения с врачами; все они рано или поздно делали ей предложения или даже, не спрашивая ее, злоупотребляли врачебной ситуацией. И разве не естественно, что она испытывает такое недоверие к врачам, и в конце концов откуда ей знать, что я лучше. На какое-то время эти откровения подействовали освобождающе, она смогла снова спокойно вернуться к обсуждению актуальных конфликтов. Я узнал многое о ее любовных отношениях и ситуациях; на себя обратили внимание два факта: чаще всего она искала отношений с более молодыми мужчинами, но через короткое время любовники ей надоедали. Было ясно, что речь шла о нарциссических условиях: с одной стороны, она хотела властвовать над мужчинами, что легче всего ей удавалось с более молодыми, но затем она теряла интерес к мужчине, если он достаточно выразил ей свое восхищение. Можно было бы сообщить ей смысл ее поведения, это точно не навредило бы, поскольку речь не шла о чем-то глубоко вытесненном. Но, учитывая динамическое воздействие интерпретации, я удержался от этого; будучи уверенным, что ее особенность очень скоро разовьется в анализе до мощного сопротивления, я предпочел дождаться этого момента, чтобы аффекты из актуального переживания связать в переносе с осознанием. Сопротивление установилось очень скоро, но в неожиданной форме.

Она снова молчала, и на мою повторную интерпретацию, что сейчас она определенно что-то защищает, после долгих колебаний сказала, что в конце концов случилось то, чего она опасалась: теперь ее гнетет не мое отношение к ней, а ее отношение ко мне. Ей приходится постоянно думать об анализе, более того, вчера она даже онанировала, представляя в фантазии, что совершала половой акт с аналитиком. После того как я ей сказал, что такие фантазии в анализе не являются чем-то особенным, что все чувства, которые пациент испытывал к другим людям, он переносит на аналитика, (она это очень хорошо поняла), я обратился к нарциссическому заднему плану этого переноса. Несомненно, сама по себе фантазия отчасти являлась также выражением начинающегося прорыва объектно-либидинозного стремления. Но интерпретировать ей это как перенос по многим причинам было невозможно или неуместно. Инцестуозное желание пока еще было самым глубоким образом вытеснено; поэтому сводить к нему фантазию было нельзя, хотя в деталях фантазии уже проявились детские элементы. Однако личность и общая ситуация, в которую была включена фантазия-перенос, предоставляли достаточно материала, чтобы проработать другие стороны и мотивы фантазии. До и во время анализа у нее были состояния страха, которые отчасти соответствовали запруженному сексуальному возбуждению, отчасти – актуальному страху Я перед трудной ситуацией. Итак, при интерпретации сопротивления-переноса я снова исходил из ее Я; сначала я объяснил ей ее внутренние барьеры, мешавшие ей об этом говорить, затем, что она была слишком горда, чтобы сразу признаться мужчине в таких эмоциональных побуждениях. Она тотчас с этим согласилась и добавила, что в ней все противилось этому. На мой вопрос, бывало ли так, что она любила и желала спонтанно, она сказала, что такого с ней еще никогда не случалось, всегда только мужчины хотели ее, а она лишь отвечала на их любовь. Я объяснил ей нарциссический характер этого факта, и она это очень хорошо поняла. Далее ей был объяснен тот факт, что речь здесь не могла идти о настоящем любовном стремлении, ее просто раздражало, что мужчину нисколько не трогала ее привлекательность, – ситуация, которую она не выносила. Фантазия соответствовала желанию влюбить в себя аналитика; на это она в качестве подтверждения привела мысль, что покорение аналитика играло в фантазии главную роль и служило подлинным источником удовольствия. Теперь я мог обратить ее внимание на опасность, которая таилась в этой установке; она не сможет долго выносить отвержение и в конечном счете потеряет интерес к анализу. Об этой возможности она и сама уже думала.