Сэмюэль Тьюк - ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей [Содержит отчет о его возникновении и развитии, способах лечения, а также описание историй болезни]

Они быстро осознают, а если нет, то при первой возможности им сообщают, что обращение с ними в значительной степени зависит от их поведения. Таким образом, принуждение проистекает как своего рода необходимое следствие и выполняется таким манером, который подчеркивает нежелание служителя, а посему оно редко усиливает буйство пациента или вызывает ту лихорадочную, а иногда и необузданную возбудимость, придающую окончательную завершенность маниакальному характеру, при наличии которого способность к самоконтролю полностью утрачена.

Нет никакого сомнения в том, что принцип страха, заложенный в человеческом разуме, оказывает благотворное влияние на общество при условии его умеренного и разумного использования, что и происходит при действии справедливых и равноправных законов. Принцип этот также особенно полезен в образовании детей, у которых несовершенное знание и суждение служит поводом к тому, что они менее подвержены влиянию других мотивов. Но там, где чувство страха слишком возбуждено, там, где страх становится главным мотивом к действию, он, безусловно, склонен к ослаблению благожелательных чувств и принижению разума. Как хорошо спел поэт Свободы,

Таким образом, представляется разумным возбуждать, насколько это возможно, действие высших мотивов, а страх следует вызывать только тогда, когда невозможно добиться нужной цели другими методами. Если принять это за истинный масштаб оценки той степени, в которой этот принцип, в общем, может быть использованным, оказывается, что в Ретрите он равным образом применим к душевнобольным.

Сама мысль о том, что постоянное или частое возбуждение ощущения страха способно «повелеть меланхолии перестать скорбеть», слишком явно абсурдна в теории, чтобы требовать опровержения на практике. К несчастью, тому свидетельствует слишком много накопленного опыта, и, как следствие, это, возможно, в значительной степени объясняет, почему меланхолия считается настолько менее восприимчивой к лечению, нежели мания. Вне всякого сомнения, именно мягкой системе лечения, принятой в Ретрите, мы можем отчасти приписать счастливое выздоровление такой большой доли пациентов в меланхолии.

Является ли принцип насильственного возбуждения страха лучше приспособленным к тому, чтобы дать возможность маньяку контролировать свой бред и подавлять свои эмоции? Разве не общеизвестно, что страсти многих маньяков крайне легко возбудимы? И, когда они уже входят в это состояние, разве не оказываются все моральные способы усмирить их столь же неэффективными, какой была бы попытка утишить извержение Этны искусственными средствами?

И если правда то, что притеснение делает из мудреца безумца, то неужели можно предположить, что порка, оскорбления и увечья, причина которых остается неизвестной их получателю, рассчитаны на то, чтобы сделать мудреца из сумасшедшего ? И что подобные приемы не послужат к усугублению его болезни и не будут возбуждать его негодование? Не попытаться ли нам, исходя из этого, со всей ясностью осознать, почему буйное помешательство почти незнакомо в Ретрите? Почему все пациенты носят одежду и, как правило, склонны принимать благопристойное поведение?

Управляющий нашего Заведения полностью согласен с мнением, что состояние буйного помешательства очень часто вызывается способом управления. Несколько лет тому назад в нашем Заведении произошел поразительный случай, способный послужить иллюстрацией к этому мнению. Пациент, довольно злопамятный и с большим самомнением, который ранее вел себя с вполне приемлемой пристойностью, однажды взобрался на окно, выходившее во дворик, где его содержали, и забавлялся созерцанием внутреннего убранства помещения. Служитель, работавший у нас недавно, узрев сложившуюся ситуацию, поспешно подбежал к нему и без всяких предисловий стащил его на землю. Пациент был крайне возмущен; незамедлительно воспоследовала драка, в которой он преуспел, отшвырнув своего противника; и если бы громкие вопли этого служителя не встревожили обитателей дома, возможно, он поплатился бы жизнью за свое опрометчивое поведение. Буйное состояние рассудка пациента продолжалось недолго, но после этого происшествия он стал еще более злопамятным и буйным.