Жюль Монтегю - Темные пятна сознания. Как остаться человеком

Подходы, предложенные Оуэном и другими аналогичными группами, используются сейчас в исследовательских целях. Пока эти исследования не рекомендованы в качестве диагностических тестов, и проведены они были с участием очень ограниченного числа больных. В рутинной клинической практике их трудно выполнять, хотя сейчас исследуют возможность использования более дешевых и более мобильных методов.

Правда, Оуэн, несмотря ни на что, считает, что не менее чем у 20 процентов больных, которым установлен диагноз вегетативного состояния, сохраняется сознание.

Как бы ни было соблазнительно использование новой технологии, стоит задуматься о том, что это может значить для Шарлотты и ее семьи.

Допустим, что Шарлотту поместили в камеру аппарата ПЭТ. Я смотрела ее пару месяцев назад и у ее постели не нашла никаких признаков сознания. Еще раз напоминаю, что ее гипоксическое поражение мозга имеет худший прогноз, чем поражение травматическое. Родители и сестра ждут в коридоре результатов исследования. В течение часа решится судьба их любимой дочери и сестры, их собственная судьба. Если на скане будет видно, что важные участки ее мозга не реагируют на стимуляцию, то неужели мне придется выйти в коридор, попросить родных сесть поближе и сказать им, что никакой надежды нет? Действительно, когда на скане не начинают светиться соответствующие отделы мозга, мы можем теоретически утверждать, что Шарлотта находится без сознания и не реагирует на внешние стимулы. Но, возможно, что единственная причина, по которой я не смогла выявить признаки сознания, заключается в том, что как раз в этот момент сознание затуманилось, и я просто пропустила тот период, когда оно присутствовало – это очень характерно для состояния минимального сознания. Облака могут появляться, исчезать, и снова появляться. Во-вторых, для того чтобы представить себе, как ты играешь в теннис или гуляешь вокруг дома, требуется сохранение множества когнитивных функций – рабочей памяти, принятия решений, языка, сенсорных и исполнительных функций. Все-таки это тесты на способность делать выбор и общаться, а не тесты на выявление сознания. Если у Шарлотты есть трудности с любой из этих когнитивных функций, то ей будет сложно представить себе удар по теннисному мячу или обстановку собственной кухни; таким образом, я могу считать, что она без сознания, хотя, на самом деле, она может быть и в сознании. И, наконец, может быть, я использую неподходящий именно для нее метод исследования; может быть, она бы отреагировала, если бы использовала другие условия эксперимента, или вообще другой метод исследования.

Наоборот, поскольку этот метод пока не нашел широкого применения и является недостаточно апробированным, постольку при исследовании можно обнаружить проблески сознания там, где, на самом деле, их нет. Если так, то Шарлотту будут кормить, поить, реабилитировать в течение многих лет в тщетной надежде, что в один прекрасный день она откроет глаза и спросит, где ее мама. Разряды в премоторной коре на фоне воображаемой игры в теннис – это совсем не то, что настоящая игра на корте. Это не то же самое, что восприятие, понимание, память, личность, речь, нравственность, принятие решений или рациональность. Тем не менее, желудочные зонды останутся на месте, продолжится введение жидкостей в вену, и все это в расчете на несбыточный исход. Происходит конфликт напрасных ожиданий и ложных обещаний.

И, наконец, самый щекотливый вопрос. Допустим, мы считаем, что у нее сохранился какой-то уровень сознания. Не следует ли нам спросить у нее самой, хочет ли она жить?

«Шарлотта, вообрази игру в теннис, если «да», и прогулку по дому, если «нет».

Альтернативный выбор. Но кто из вас задаст такой вопрос, и кто возьмется исполнить ее желание?

Правда заключается в том, что мы сейчас находимся в том положении, когда не можем принимать на сто процентов верных решений такого рода, несмотря на удивительные и интригующие достижения диагностической техники. Но это не означает, что я не хочу этого, и поэтому я стою у постели больной, вооруженная своим молоточком и офтальмоскопом и, как врач, стараюсь что-то сделать, несмотря на свое примитивное оснащение.

Лазарь

В 1994 году работавший монтером на коммутаторе госпиталя Луи Вильжуэн был сбит грузовиком на дороге неподалеку от своего родного городка Спрингс в пятидесяти километрах к востоку от Йоханнесбурга. От удара он вылетел из седла своего мотоцикла. Травмы он получил поистине катастрофические. В приемном отделении госпиталя врач посветил ему фонариком в глаза. Зрачки остались широкими. На КТ головы кровь была везде, особенно в глубинных структурах – в левом чечевицеобразном ядре, таламусе, стволе мозга и мозжечке. Желудочки были заполнены кровью. Это верно, что при травматических поражениях мозга прогноз лучше, чем при нетравматических повреждениях, но в данном случае это едва ли имело какое-то значение.