Мари Кардиналь - Слова, которые исцеляют

Я очень боялась развода, боялась идти по стезе своей матери, направить своих детей туда, куда она направила меня. Мне казалось, что развод разъединил бы нас самым драматическим образом, в то время как тысячи километров между нами не ощущались так остро ни детьми, ни мной. Так, у меня никогда не было ощущения, что я воспитываю детей одна, хотя материально я заботилась о них сама и находилась с ними только я.

Жан-Пьер лишь однажды заговорил о разводе. Много лет назад, в то время, когда я начала ненормально кровоточить. Прошло несколько месяцев, и я полностью оказалась во власти внутреннего Нечто.

Это случилось в Португалии, где мы оба работали учителями во французском лицее. У нас как раз родился третий ребенок. У меня не осталось никаких воспоминаний ни о людях, ни о рельефе местности, где мы проживали. Я уже обитала в мире внутреннего Нечто. Я жила, как автомат, в каком-то мутном кошмаре, из которого меня выводили приступы необъяснимого страха. Страх ничего, страх всего. Одна таблетка заставляла меня впадать в летаргию, в туман. Я боролась за то, чтобы казаться нормальной. Я ходила в лицей, давала свои уроки, возвращалась, ухаживала за детьми, за домом. Я не говорила. Это не было ни неприятно, ни легко, ни трудно. Времени уже не существовало. Я не проживала жизнь, а делала вид, что проживаю. Внутри себя я сталкивалась с непонятным, абсурдным. Появлялось душераздирающее ощущение, что я схожу с ума, что отдаляюсь от других. Я размышляла о тех ракетах, которые отправляют на Луну с бешеной скоростью, но которые при этом взлетают медленно, неуклюже, колеблясь, как будто это причиняет им большое страдание. Я чувствовала, что сильно страдаю и что однажды с безумной скоростью буду выброшена за пределы этого мира. Я делала все для того, чтобы оставаться в реальности остальных, и эти постоянные усилия меня истощали.

Чтобы казаться такой, как все, я решила устроить большой праздник в честь моих девочек, – одна только что родилась, другой должно было исполниться два года. Я пригласила кучу детей на легкий завтрак и попросила родителей и друзей прийти потом за ними и пропустить по стаканчику. Были приглашены абсолютно все знакомые. Большой «прием», что ни говори, – я как будто спешила избежать неизбежного. Я должна была быть образцовой молодой женщиной, достойной своей матери; все будет прекрасно: серебро будет блестеть, скатерти будут накрахмалены, из кухни будет распространяться приятный запах пирожных, везде будут цветы, дом будет вылизан до блеска. Жан-Пьер и я будем принимать гостей в окружении наших детей. Я избавлюсь от своего навязчивого состояния. Такая пирушка требовала нескольких дней труда, и я бросилась в это занятие, как в атаку.

Все прошло отлично. На мне было шелковое платье розового цвета, угощение (с продуктами только домашнего приготовления) было превосходным, в нем было как раз то, что требуется для сдержанной роскоши, деликатной красоты, изысканного веселья, простоты, утонченности. С моей стороны было приложено много усилий, я совершила подвиг. Я была одной из тех скромных молодых женщин, которые из кожи вон лезут, чтобы продолжить традиции своего класса.

Когда я закрыла дверь за последним гостем, то сразу рухнула на кровать. У меня совсем не осталось сил, я никогда не подвергала себя такому серьезному испытанию! Я должна была призвать на помощь все свое воспитание, чтобы улыбаться и быть максимально внимательной к развлечению гостей. Жан-Пьер не пришел, и его отсутствие коварным образом отравило встречу. Вначале меня спрашивали, где он, и я самоуверенно отвечала, что он появится с минуты на минуту. Потом спрашивать перестали, и гости ушли раньше, чем я предполагала.

Вид перевернутого вверх дном после пира дома был зеркалом моего состояния: я хотела выйти из хаоса, а попала в еще больший.

Жан-Пьер вернулся поздно. Я слышала, как он открывает дверь, как поднимается по лестнице и направляется в нашу комнату. Дом был большим, он мог пойти спать в другую комнату, избежать стычки, я бы за ним не пошла. Вместо этого он оказался здесь, у кровати. Он смотрел на меня. Видел, что я долго плакала. Молчал. Он рассматривал мое скорчившееся под простыней тело. Может быть, он воображал себе кровь, которая уже тогда вынудила нас обращаться ко всем врачам города: перед ним было жалкое человеческое существо. В его глазах было презрение, отвращение и раздражение.

– Мне надоело все время видеть тебя больной, ты постоянно жалуешься.