Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование

Это специфическое устройство нашего мозга порождает бесчисленное количество ошибок, а львиная доля его работы — это их постоянное исправление.

4. За время нашего детства, отрочества и юности, на всю эту, уже изначально кривую конструкцию села культура: язык, который мы освоили, система социальных ценностей и индивидуальных приоритетов, выученные нами способы сборки различных интеллектуальных объектов (от зрительных образов человеческих лиц определенной этнической группы, до способности устанавливать «причинно-следственные отношения» между абстрактными по существу явлениями).

Мы научили наш мозг строить числовые ряды, к чему он, конечно, не был изначально предназначен, а также использовать знаки (сигналы сигналов) для манипуляций над собственным психическим содержанием (которым мы, кстати сказать, сами и являемся).

Мы научили свой мозг и такой, например, бессмысленной вещи как умение слышать мелодии (другие животные не слышат музыки в музыке, для них это просто такой шум, а вовсе не наши хваленые аккорды и гармоники).

То есть, наш мозг не только превращает реальность, с которой мы имеем дело, в подобие бабушкиного лоскутного одеяла, но еще и рисует на ней (поверх этого, уже произведенного им хаоса) культурной шелкографией.

Поэтому нелепо удивляться открывающимся нам неясностям, парадоксам, и вообще самой этой «загадочности» реальности. Было бы удивительно, если бы могли видеть реальность такой, какова она есть. А то, что мы видим вместо нее какое-то «несуществующее животное» — это как раз вполне естественно.

5. Что происходит, когда мы произносим слово «реальность»? Что мы в этот момент думаем? Что подразумеваем? Согласитесь, это важный вопрос. Но мы почему-то совершенно им не озадачены.

Мы находимся под воздействием магии языка — мол, если у нас есть какое-то слово, значит есть и то, что оно обозначает. Но это «значит» — ошибка. Если у нас есть слово, это свидетельствует только о том, что у нас есть какое-то представление (наше собственное внутреннее «состояние»), которое этим словом выражается, но не более того.

Рассуждая «логически», мы вроде бы можем отличить то, что есть, от того, чего в природе не существует. Но это лишь иллюзия. Сам наш мозг этого совершенно не понимает. Какая разница для моего мозга между выхухолью, которую я никогда не видел, и единорогом, мифическим грифоном, пегасом и прочими химерами? Никакой.

Мы, конечно, понимаем, что все они, в отличие от выхухоли, выдуманы. Но если есть слово — есть и то, что мы можем себе представить.

Так какое, в таком случае, отношение имеют наши представления, обусловленные самим фактом наличия соответствующих слов, к реальному положению дел (к тому, что происходит на самом деле)?

Сам тот факт, что мы используем слово «реальность», по сути, превращает ее в химеру, но мы этого не замечаем.

6. Мы заложники фундаментальных заблуждений: нам вбили в голову, что «язык говорит сам за себя», что мы можем на него опираться, что он точен.

Это неправда — он нем, аморфен и предельно умозрителен. А если уж совсем начистоту, то ведь и нет никакого языка самого по себе; есть лишь тот способ, которым мы коммуницируем с другими людьми, но «коммуницировать с другими людьми» и «познавать нечто» — это вовсе не одно и то же.

7. Мы изучаем язык — тот самый, который считаем родным, — интуитивно угадывая смысл слов, которыми пользуются в нашем присутствии окружающие нас другие люди. Он, скорее, социальная игра, а не языковая игра.

Никто не учил нас языку как таковому. Нас учили чему-то другому — показыванием (мол, смотри — это «человек», а это «собака»), где-то мы и сами догадывались, о чем идет речь (из контекста, мысленно проигрывая соответствующие ситуации, объясняя себе непонятное уже понятым как-то).

То есть, нас учили социальному взаимодействию, коммуникации, обмену знаниями, а не языку.

Как, например, вы уяснили для себя значение матерных слов? Я узнал об их существовании в весьма сознательном возрасте, и поэтому хорошо помню, как это происходило.

Меня отправили в спортивный лагерь секции мотокросса, где все ребята активно использовали ненормативную лексику. Я же к стыду своему не знал ни единого матерного слова. Впрочем, я как-то понимал, что имеют в виду мои товарищи, когда говорили, например, что я должен взять некую «штуковину» и «ударить» с ее помощью по другой «штуковине». И все это несмотря на то, что обе эти «штуковины» и даже указание — «ударь», обозначались по сути одним и тем же словом!