Марк Мэнсон - Всё хреново

Если вам кажется, что я несу какой-то бред, спешу заверить, что я не сам это все придумал. Политологи называют такие процессы «революции растущих ожиданий». Кроме того, еще прославленный историк Алексис де Токвиль указал на то, что Французская революция вершилась по большей части не бедными массами, «штурмующими Бастилию», а людьми из богатых графств и районов. И Американскую революцию спровоцировали не угнетенные поселенцы, а состоятельные землевладельческие элиты, которые сочли рост налогов притеснением своей свободы и оскорблением своего достоинства. (Некоторые вещи никогда не меняются.)

Первая мировая война – война, в которой приняли участие 32 страны и погибли 17 миллионов человек, – началась из-за того, что в Сербии застрелили одного австрийского богатея. Мир в то время был более глобализированным и экономически процветающим, чем когда-либо прежде. Мировые лидеры были уверены, что серьезный глобальный конфликт просто невозможен. Кто же решится на такую безумную затею и рискнет все это потерять?

Но именно поэтому они все и рискнули.

На протяжении XX в. революционные войны вспыхивали по всему миру, от Восточной Азии и Ближнего Востока до Африки и Латинской Америки, не потому, что народ там голодал или терпел лишения, а потому, что в этих местах происходил рост экономики. Оказавшись в условиях экономического роста, люди обнаруживали, что их желания превосходят возможности институций по удовлетворению этих самых желаний.

Можно еще так описать эту ситуацию: когда в обществе слишком много страдания (люди голодают, умирают, заболевают страшными болезнями и все такое), народ впадает в отчаяние, чувствует, что терять ему уже нечего, говорит «и черт с ним» и начинает закидывать стариканов в деловых костюмах коктейлями Молотова. Но когда в обществе мало страдания, люди начинают все сильнее и сильнее психовать по все более и более ничтожным поводам – и дело доходит до того, что они уже готовы рвать и метать из-за такой чепухи, как якобы «оскорбительный» хеллоуинский костюм.

Как мы помним, человеку, чтобы он рос, зрел и стал в итоге взрослым с сильным характером, нужно среднее количество страданий (по правилу Златовласки: не слишком много, но и не слишком мало). Но точно так же среднее количество страданий необходимо и обществу (если их будет слишком много, вы превратитесь в Сомали; слишком мало – вы будете козлами, которые набивают несколько внедорожников автоматами и оккупируют национальный парк, потому что… а у нас свобода).

Не будем забывать основную причину, почему нам в принципе нужны смертоносные конфликты: они дают нам надежду. Когда у тебя появляется заклятый враг, готовый вот-вот с тобой расправиться, у тебя быстро возникает цель в жизни и прочный контакт с реальностью. Общий враг как ничто другое объединяет людей. Он придает нашим религиям такое вселенское значение, которого в других случаях у них бы и близко не было.

Кризис надежды возникает тогда и только тогда, когда мы благоденствуем. Когда у нас шестьсот каналов, а смотреть нечего. Когда у нас пятнадцать совпадений на Tinder, но ни с кем не хочется идти на свидание. Когда вокруг две тысячи ресторанов, но нам все их приевшиеся блюда не лезут в горло. Благоденствие затрудняет поиск смысла. И делает боль острее. Да и вообще, смысл нужен нам гораздо больше благоденствия, иначе нас ждет очередная встреча с коварной Неприятной правдой.

Финансовые рынки почти все время расширяются по мере появления все больших экономических благ. Но в какой-то момент, когда инвестиции и оценки стоимости превосходят реальную производительность, когда очень много денег уходит в финансовые пирамиды развлечений, а не в инновации, финансовый рынок начинает сжиматься, вымывая все «слабые деньги» и опрокидывая многочисленные переоцененные предприятия, которые не приносили обществу реальной пользы. А как только промывка заканчивается, рост и внедрение инноваций продолжаются – уже по скорректированному курсу.

В «экономике чувств» происходят примерно такие же циклы расширения и сжатия. Наша долгосрочная тенденция – уменьшение боли за счет инноваций. Но в периоды благополучия люди все больше и больше уходят в развлечения, требуют ложной свободы и становятся более хрупкими. В итоге они начинают беситься из-за таких вещей, которые еще поколение или два назад считались бы просто блажью. Возникают пикеты и протесты. Люди пришивают эмблемы к рукавам, надевают странные шапки и принимают новомодную идеологическую религию, которая оправдывала бы их гнев. В сверкающей россыпи развлечений становится все труднее отыскать надежду. В конце концов обстановка накаляется до такой степени, что кто-то обязательно совершает какой-нибудь идиотский, дикий поступок – скажем, стреляет в эрцгерцога или влетает в здание на «Боинге-747», – и разгорается война, в которой гибнут тысячи, если не миллионы людей.