Симона Мацлиах-Ханох - Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

Вот какими предстают перед нами женщины Древней Греции, поклоняющиеся Вакху:

«Все, и молодые и старые, но особенно девы… прежде всего, они распустили себе волосы на плечи, прикрепили небриды, если у кого успели развязаться узлы, и опоясали эти пятнистые шкуры змеями, лизавшими себе щеку. Другие тем временем, у кого после недавних родов болела грудь от прилива молока, а ребенок был оставлен дома, – брали в руки сернят или диких волчат и кормили их белым молоком. После этого они увенчались зеленью плюща, дуба или цветущего тиса. И вот одна, взяв тирс, ударила им о скалу – из скалы тотчас брызнула мягкая струя воды; другая бросила тирс на землю – ей бог послал ключ вина; кому была охота напиться белого напитка, тем стоило концами пальцев разгрести землю, чтобы найти потоки молока; а с плющевых листьев тисов сочился сладкий мед» [59].

Возможно, в ранних версиях нашей сказки красная богиня сбрасывает с себя свою алую накидку и кружится в танце обнаженной. Вот она сливается с лесной опушкой; солнечные лучи робко проникают сквозь густую листву, еле различимым шепотом журчит ручей, а издалека слышно, как рычит река, вгрызаясь в неподатливые бока валунов. Трели птиц, жужжание насекомых и пьянящий аромат цветов. Так, вероятно, воздает Персефона, дочь Деметры и возлюбленная Диониса, хвалу величию весны.

Благодаря серому Волку – посланнику леса прозревает и Красная Шапочка: она открывает для себя резвящиеся блики солнечных лучей и дурманящий аромат цветов; она освободилась от груза пуританских запретов, которыми снабдила ее мать и которые заслонили, как тучи, солнце, все то дикое, красочное, неприрученное, чем так богат лес и чему она (из-за этих запретов) не была в состоянии радоваться. Опьяненная восторгом она рвет цветы, чтобы роскошным букетом порадовать бабушку, которая, если бы была здорова, должна была (она, а не волк) посвятить ее в таинства леса, наполненного светом и тенями, пахнущего цветами и прелыми листьями, упирающегося в землю и в небосвод, укрывающего поющих птиц и рычащих хищников.

Несомненно, что даже этого погружения в глубины души достаточно, чтобы обеспечить Красной Шапочке, оказавшейся на пороге бабушкиной избушки, доступ – пусть и ограниченный – к естественным механизмам предостережения и особого чутья, которых она была лишена ранее. И все же, условности и правила поведения, которыми ее безжалостно пичкали с детства, по-прежнему мешают ей прислушаться к заложенному природой инстинкту самосохранения:

Она удивилась, что дверь настежь открыта, а когда вошла в комнату, все показалось ей таким странным, и она подумала: «Ах, боже мой, как мне нынче тут странно, а ведь я всегда бывала у бабушки с охотой!»

Перекормленная материнскими назиданиями, она игнорирует предупреждающий об опасности внутренний голос и, как ни в чем не бывало, направляется прямо в волчью пасть.

Она кликнула: «Доброе утро!», но ответа не было. Тогда она подошла к постели, раздвинула полог, видит: лежит бабушка, надвинут чепец у нее на самое лицо, и выглядит она так странно-странно.

На мгновение останавливая акт пожирания, я бы хотела задержаться на некоторых, на мой взгляд, немаловажных подробностях, описываемых в ранних версиях «Красной Шапочки», которые были опущены братьями Гримм; и самая важная среди них – кровавая трапеза Красной Шапочки: она пьет кровь и поглощает мясо бабушки, прежде чем сама становится жертвой кровожадного хищника. Во многих версиях волк (или отвратительное волосатое чудовище) кладет на тарелку кусочек бабушкиного «мяса» и наполняет кувшин ее кровью, а уже затем проглатывает и саму бабушку. Он уговаривает, а в некоторых версиях заставляет силой проголодавшуюся после длительной прогулки внучку съесть припрятанные заранее части бабушкиного тела, и тем самым Красная Шапочка становится в некотором смысле соучастницей преступления.

Подобная сцена кажется нам невероятной, но она вытекает из восприятия мира, в корне отличающегося от нашего. В правильном контексте она может трактоваться как почти «безобидный» отголосок древнего культового обряда смерти и возрождения, по замыслу которого женщина, впервые переступающая порог женского шатра (со всеми его секретами и премудростями), должна вобрать в себя женщину старшего возраста, которая этот шатер покидает.

Закономерности жизнь – смерть – рождение заново и их воплощение в циклообразном ритме женского организма заложены, в первую очередь, в самом теле женщины, и поэтому отведать бабушкиной крови и плоти означает обогатиться ее знанием и познать ее природу. То же отношение к плоти и крови имеет важнейший христианский ритуал причащения, когда верующий вкушает священный хлеб и вино, в которых, согласно библейскому преданию, воплощены тело и кровь Иисуса Христа, тем самым он как бы приобщается к своему божеству.