Андрей Фурсов - Хозяева и бенефициары глобального хаоса. Как победить в битве за будущее

Познакомились мои родители в сербском городе Панчево. Мама окончила Мариинский донской институт, затем – Медицинскую школу в Панчево, где и осталась работать сестрой милосердия в Русском госпитале. Там тоже было очень много русских беженцев. Отец же приезжал в Панчево по делам своей строительной фирмы, и они встретились. Венчались они в 1935 году – их венчал начальник Русского госпиталя Владимир Александрович Левицкий. После свадьбы родители уехали из Панчево, но когда пришло время родиться мне, мама настояла, чтобы это произошло именно там, где она раньше работала. И я появился на свет в Русском госпитале 10 апреля 1938 года, а моим крестным стал хирург Александр Сергеевич Мандрусов. В 1941 году этот госпиталь, как и некоторые другие русские эмигрантские организации, действовавшие в Югославии, был эвакуирован в Америку из-за наступления немецких войск.

Впрочем, в Панчево мои родители не задержались – жили мы в Боснии. Мать занималась домашним хозяйством. Отец работал во французской фирме Batignolles – строил Унскую железную дорогу в Боснии и Хорватии. После оккупации Югославии в 1941 году германскими войсками немцы французскую компанию закрыли. А все ее сотрудники – и французы, и все остальные – оказались в тюрьме хорватского города Бихач. Отец потерял работу, и ему как русскому посоветовали в целях безопасности переехать в ту часть Югославии, где стояли не немецкие войска, а итальянцы. Карабинеры тогда держали Адриатику. Поэтому мы переехали в хорватский город Цриквеница, к Адриатическому морю, где были итальянские оккупационные войска, жило много сербов и практически не было усташей (хорватских нацистов). Там русским было полегче жить. Потом переехали в Беловар – это недалеко от границы с Венгрией, в 80 км от Загреба, где я и окончил среднюю школу – гимназию.

– А вообще к русским в Югославии хорошо относились?

– В принципе относились неплохо, но жить от этого не становилось проще. Только дела стали налаживаться после эвакуации из России, как в 1941 году пришли немцы – многие русские тогда покинули страну. В 1945 году пришла Советская Армия – уехали многие оставшиеся. Затем конфликт Сталина и Тито спровоцировал в Югославии мощную волну антирусских настроений. Появились тысячи политических заключенных русских и им сочувствующих, которых отправляли в лагерь на Голый остров, находящийся в хорватской части Адриатического моря. Кстати, в ходе Первой мировой войны австровенгерская армия там держала пленных русских с Восточного фронта. Политические заключенные покинули этот лагерь только в 1956 году. Впрочем, в Югославии везде было по-разному – где-то могли забрать в лагерь, а где-то спокойно взять на ответственную должность. Моему отцу, можно сказать, повезло. Отступая, немецкие войска взрывали за собой мосты и разрушали транспортную, в том числе железнодорожную, инфраструктуру. И советская воинская строительная часть, которая занималась восстановлением железнодорожных путей в Хорватии, привлекла его к этим работам – он ведь как раз был инженером-строителем. Впоследствии, после ухода советских войск, он продолжал успешно работать по своей специальности вплоть до 1948 года, когда его вдруг уволили просто за то, что он русский. Почти год он был без службы. По крайней мере официально, хотя неофициально друзья и коллеги всё равно приглашали его участвовать в различных проектах. Интересно, что затем его, фактически безработного, сразу назначили техническим директором достаточно крупной строительной фирмы в Беловаре, где отец так и работал до конца своих дней. Вот такое было время, такая политика.

– Как складывалась ваша жизнь в Югославии? Политические перипетии оказывали на вас столь же сильное влияние, как и на вашего отца?

– На мою жизнь значительно большее влияние оказала любовь. Когда я еще был гимназистом в Беловаре, умерла мамина тетя – Варвара Владимировна Зиолковская. Мы приехали в Белую Церковь и случайно встретили на Русском кладбище господина, который, услышав, что мы говорим по-русски, сразу же подошел к нам познакомиться. Выяснилось, что он тоже беженец из России, а его супруга, как и моя мама, родом из Полтавы. Тогда же я познакомился с его дочкой – Валей. Жили они в Белой Церкви. Мы вернулись в Хорватию, но с тех пор я стал с Валентиной переписываться. Окончив гимназию в Беловаре, я стал студентом в Загребе – учился, как и мой отец, на строительного инженера. А затем перевелся в Белград, где высшее образование получала Валентина. Ее мама в Белой Церкви преподавала французский в кадетском корпусе и Мариинском донском институте, а затем, когда они закрылись, русский язык в городской гимназии. Валентина, вернувшись из Белграда, заняла ее место. Я, получив специальность, ушел в армию, а отслужив, в 1965 году переехал к Валентине в Белую Церковь. Мы стали супругами и счастливо живем здесь и по сей день. Она преподавала русский, я работал в различных строительных фирмах на руководящих должностях. Мы пережили развал Югославии, югославские войны, экономические санкции Запада и «перестройку», но большинство строительных фирм, базировавшихся в Сербии, этого пережить не смогли. И сейчас тех компаний, где я работал и которые возглавлял, работающих по всей Югославии, кроме Словении, уже не существует. Им на смену пришли западные фирмы.