Мы остановились на том, что пациентка сказала: «Хотя, когда я об этом хорошенько задумываюсь, мне становится почти стыдно…» И это было хорошо. Ее здоровое ядро уже подавало свой голос.
– Пожалуйста, скажите мне откровенно, что в ваших фантазиях представляется вам как учительнице самым ужасным, что могло бы случиться с вами на работе, – попросила я ее.
Она немного помолчала.
– Пожалуй, – призналась она затем, – самое страшное для меня – это проявить профессиональную несостоятельность. Чтобы родители моих учеников показывали на меня пальцем, коллеги перешептывались у меня за спиной, и я в конце концов была бы вынуждена с позором оставить службу. Это было бы самое худшее.
– Понимаю, – ответила я. – А теперь сложный вопрос. Можете ли вы представить себе такое худшее, чтобы опасения из-за него вызывали у вас меньшее чувство стыда?
В глазах пациентки вспыхнул огонек.
– Ну конечно! – воскликнула она. – Если бы то, что я себе воображала, было на самом деле, если бы я действительно переживала за судьбы детей, я бы не стыдилась из-за своих опасений.
Мне оставалось только зацепиться за это.
– И вы перестали бы плохо спать, мучиться из-за невозможности сосредоточиться и отлынивать от поездки!
Она смотрела на меня с недоверием.
– Я могу вам это доказать, – добавила я. – Возьмем вашу кошмарную фантазию о станции лондонской подземки. Если бы вашей главной заботой было сохранить детей целыми и невредимыми, то вы бы подумали над тем, кого дети чаще всего слушают. Чьи призывы к осторожности они не стали бы пропускать мимо ушей. Кто был бы для них авторитетом? Может быть, учительница, с которой их многое связывает, например, классная руководительница, ведущая к тому же и уроки…
– Да, – подтвердила пациентка, – ко мне они хорошо относятся.
– Вот именно, – продолжала я, – и, если бы вы думали о детях, вы бы просто настаивали на том, чтобы сопровождать их в Англию. Ведь в потенциально опасных ситуациях вы могли бы использовать свое влияние на них. И вы бы внутренне сосредоточились на подготовке интересных экскурсий днем и веселых мероприятий в часы отдыха; вы бы занимались этим с такой сосредоточенностью, что по вечерам валились бы в постель, не имея сил ни на какие тревожные мысли.
– Я должна все это хорошенько переосмыслить, – прошептала пациентка.
– Да, немножко подумать не мешает, – ободрила я ее. – Как только вы посмотрите на то, что было для вас до сих пор главным, как на второстепенное, вы освободитесь для вашей настоящей главной заботы. А она состоит в том, чтобы ваши ученики и ученицы получили наилучшие впечатления от поездки и вернулись домой целыми и невредимыми.
– А если все-таки что-нибудь случится? Если поездка будет неудачной? – вернулась она к старому тревожному образу мыслей.
– Тогда вы можете с чистой совестью сказать себе, что со своей стороны сделали все от вас зависящее, и этого достаточно, – убежденно ответила я. – Достаточно для Бога и для людей. Учительница ушла из нашего института без больничного листа, вместо него она унесла с собой новую «главную заботу». Поездку она организовала блестяще. Когда из Индии вернулась ее постоянная врач, учительница объявила ей, что больше не нуждается в консультациях – за прошедшее время она нашла выход из тумана, в который погрузил ее эгоцентризм.
В приведенном примере «экзистенциальная перестройка» лишила силы «ветер, надувающий паруса первобытного страха перед жизнью» (Франкл). То же самое имел в виду и Аристотель, писавший более 2000 лет тому назад: «Мы не можем изменить ветер, но мы можем установить паруса по-другому».
• • •
Один пациент жаловался мне, что его притесняет жена.
– Я всегда делал то, что она хотела, пока несколько недель тому назад не настал час расплаты. Она обманывает меня с другим мужчиной! С тех пор как мы поженились, прошло пять лет, тогда я гордился ею – она была так уверена в себе, у нее была профессия и свой круг друзей.
Но вскоре она начала критиковать меня за мой внешний вид. Такие костюмы, как у меня, сегодня уже не носят, обувь из кожзаменителя – верх неприличия и так далее. Поэтому мы договорились, что отныне покупать вещи для меня и определять фасон моей прически будет она. Дальше – больше. Она решала, чем мне заниматься в свободное время, кого мы пригласим к себе в гости и как проведем выходные. Если она не хотела заниматься домашними делами, всю эту работу выполнял я – и не видел благодарности. Со временем я начал чувствовать себя ее рабом. Но ради сохранения мира в семье никогда не протестовал. А теперь больше не могу – просто не могу вынести оскорбления, которое она нанесла мне этой связью на стороне. Должна признаться, что вопрос «почему» выглядел в данном случае весьма заманчиво. Почему мужчина так последовательно позволял себя унижать? Какие жизненные комбинации, какие стечения обстоятельств породили это зло на задворках его разума? На какой питательной почве раннего детства укоренились в нем мазохистские основы этого слабодушия? Но нет, мы проявим выдержку и поспешим перейти к вопросу «о чем». О чем главным образом заботился этот пациент? Подобно учительнице из предыдущей истории, он изложил свои интенции с наивной нечестностью: он никогда не протестовал «ради мира в семье». Что ж, значит, нам следовало поговорить о мире.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу