Джон Ронсон - Итак, вас публично опозорили [Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей] [litres]

Далее Райхер рассказал мне историю о том единственном разе в своей жизни, когда он пошел на теннисный матч. «Был “народный день” Уимблдона, и простолюдины наконец получили возможность попасть на корт. И мы были на корте № 1. По три стороны сидели самые обычные люди; на четвертой – члены клуба. Игра проходила довольно скучно. И люди запустили мексиканскую волну. Она прошла по всем трем “народным” трибунам, а аристократы не стали подниматься со своих мест. Никакой заразительности! Но остальная часть толпы выждала ровно тот промежуток времени, который потребовался бы, чтобы по четвертой стороне трибун прокатилась волна. Это происходило снова и снова, и каждый раз общая масса людей – полушутя – подзуживала членов клуба присоединиться. И в конце концов они это сделали, весьма смущенно. Последовавшие за этим возгласы явно были слышны издалека. Итак, с одной стороны, тут есть поверхностный повод поговорить о заразительности. На самом же деле тут кроется куда более интересная история о границах влияния, совпадающих с границами между группами, о классовости и власти… Иногда заразительность скрывает факты, а не проясняет ситуацию. Действия даже самой жестокой толпы никогда не являются просто зарождающимся взрывом. Всегда есть паттерны поведения, и они всегда отражают более широкие системы убеждений. Так что вопрос, который необходимо задать – на который нельзя ответить “заразительностью”, – это как случается такое, что люди могут собраться в группы, часто абсолютно спонтанно, часто без какого-либо лидера, и вести совместные действия идеологически понятными способами. Ответив на него, вы ступите на длинную тропу понимания человеческой социальности. Вот почему толпы – это не отклонение от нормы, а такое важное и такое захватывающее явление».

Ассистентка Филипа Зимбардо написала мне на почту: «К сожалению, он отклоняет все запросы на интервью до середины весны из-за плотного графика». Шел февраль. Я спросил, сможет ли она дать мне знать, если он будет задействован в каком-либо проекте по деиндивидуации. Она ответила отрицательно. «Я ежедневно получаю огромное множество подобных запросов и не могу заботиться еще и о том, чтобы не забывать оставаться на связи с отдельными личностями». Я сказал ей, что беседовал с Дейвом Эшельманом, и спросил, могу ли я хотя бы сверить полученную от него информацию с доктором Зимбардо. «Возможно, он сможет ответить на несколько коротких вопросов посредством электронной почты в середине мая», – написала она. Так что в мае я переслал ей цитаты Дейва Эшельмана. «Разве фраза “делаю что-то хорошее” не противоречит выводам доктора Зимбардо? – спросил я. – Дейва Эшельмана не заразила неблагоприятная среда. Он пытался быть полезным».

Она переслала мое сообщение доктору Зимбардо, приписав: «Ответьте в обратном письме мне! Иначе, я боюсь, он продолжит писать вам уже напрямую!!» (Меня случайно поставили в копию.) Зимбардо ответил мне позднее тем же вечером. «Пожалуйста, отложите на время свою наивность, – написал он. – Эшельман публично заявил, что решил побыть “самым жестоким, негуманным охранником, какого только можно себе представить” в заснятых на видео интервью, что заключенные были его “марионетками”, что он решил довести их до ручки, пока они не взбунтуются. Они этого не сделали, и он не сдался. Более того, его унизительные пытки лишь усугублялись с каждой ночью… Пытался быть полезным? Он создал неблагоприятную среду, которая сломала невинных студентов и заключенных!»

Был ли Зимбардо прав, а я – излишне наивен? Что, если годы спустя Дейв пытался таким образом обелить свою жестокость? Я продолжил копать и обнаружил, что был не первым человеком, которому эксперимент Зимбардо показался несколько наигранным. Профессор психологии Бостонского колледжа Питер Грей – автор широко распространенного пособия по психологии – опубликовал в «Сайколоджи тудей» эссе под названием «Почему тюремный эксперимент Зимбардо не попал в мой учебник»:

Двадцатиоднолетних мальчиков (ладно, молодых людей) [некоторым в действительности было двадцать четыре] просят поиграть в игру «заключенные-охранники». На дворе 1971 год. В новостях незадолго до этого появляются сюжеты о бунтах в тюрьмах и их жестоком подавлении надзирателями. Что тогда предлагается делать этим молодым людям согласно правилам игры? Просто сидеть и мило беседовать друг с другом о девчонках, фильмах и прочем? Конечно, нет. Это исследование, посвященное заключенным и охранникам, значит, их задача – действовать подобно заключенным и охранникам. Или, что более точно, действовать подобно их стереотипному видению того, как ведут себя заключенные и охранники. Разумеется, профессор Зимбардо, который прямо оттуда наблюдает за ними (будучи тюремным комендантом), был бы разочарован, если бы вместо этого они просто сидели, вели приятные беседы и распивали чай. Большое количество исследований продемонстрировало, что участники психологических экспериментов куда более мотивированы делать то, чего, как им кажется, от них хотят исследователи.