Дмитрий Соколов - Лоскутное одеяло, или Психотерапия в стиле дзэн

Паранойя? Прости меня, Марина. Я знаю. Я — хоть немного — знаю. За последние полгода меня кормили — за меня платили в кафе и в автобусе — мне дарили вещи — давали ночлег — оплачивали телефонные счета — не менее двадцати человек, наверное, больше. Подвозили на машине — еще добрых сотни две-три. Это я нищий «перед имущими».

Но сон явственно говорит: нищие — они. Надо успеть подать им, они живут во времени, и значит, быстро исчезают.

КАК БУДТО ДВА ХОЗЯИНА… (К—35, стр. 57)

«МИТЯ, ПРИВЕТ! ТВОЙ СОН В ПУСТЫНЕ…» (К—32, стр. 55)

«МИТЯ, ПРИВЕТ! ТВОЙ СОН В ПУСТЫНЕвеликолепен. Если учесть, что нищий — это твое бессознательное, то тогда понятно, почему он пропал. Наверное, твое бессознательное отчаялось приводить в чувство сознание, как-то его компенсировать, вразумлять. Обычно энергию (деньги) сознанию дает бессознательное. Например: твой нищий превратился бы в Юнга и научил тебя… так нет, такого не случилось. Твое сознание в избытке имеет энергию (идеи) и дает милостыню, т.е. вразумляет бессознательное (признак инфляции), подавляя его, а оно (бессознательное), как видишь, сопротивляется (убегает)…

Тебе все же рекомендую (хотя мои рекомендации не обязательны) вызвать нищего в своем воображении, предварительно перестав его пугать таким количеством денег, а уважительно к нему отнестись и выяснить, чего он боится, чего ему надо, и тогда, быть может, ты услышишь голос своей души. Но это не так-то просто. Мне кажется, что с этим нищим очень сложно установить контакт. Обычно нищий, пророк, маленький незначительный человек — имеют отношение к душе. Душа нынче в нашем социуме не популярна. Сейчас в моде герои, крутые сильные люди — имеющие отношение к свободному независимому (от тела и души) существованию. В душе неполноценность, а в духе божественность, однобокость и инфляция. Мы забываем, что мы люди, а не боги.

…Я думаю, наши бессознательные части души не любят быть на виду. Они часто эксцентричны, гротескно нас хоронятся. Они требуют к себе хорошего отношения, внимания, принятия; даже если странным образом дают о себе знать. И если и заговаривают с нами, то метафорами, намеками, аллегориями и т.д. А иногда мстят нам оговорками, странными неадекватными вспышками, сексуальными эксцессами, симптомами (психосоматикой). Вот так наши демоны, нищие, оберегают нас от инфляции и сумасшествия. …Спасибо им.

…Пока. Миша».

В ДОМЕ МОЕМ ПОСЕЛИЛСЯ ТРУПИК. (С—14, стр. 79)

ТАМ, ГДЕ ЕСТЬ ДОЛГ И ВИНА, нет выбора.

Сколько я ни думаю над этой фразой, всё мало.

Андрей не крикнуть на мать не может (он это делал тысячу раз), он не может выйти из позиции притесняемого, где так удобно. Ну что ж, что всю жизнь приходится скучать. Зато известно — кто виноват, а это гораздо важнее.

А когда он захочет выйти… Иногда я думаю о тех резиновых фигурах директоров, которые, как все знают («Почему-то в России никто не знает, отчего умер Пушкин», а про это все знают), устанавливаются на японских фабриках. Очень унизительный способ подъема производительности труда, с одной стороны. С другой… Совместно с клиентом изготовить фигурки родителей (или обязать приходить с готовыми?) и дубасить. Даже мне сейчас это кажется слишком круто. Но надо полагать, эффект был бы потрясающим.

(То, что я тушуюсь перед этой идеей, только показывает, насколько я невротик, то есть путаю образ с реальностью. Бить не родителей! Бить по резине!)

Родители — самые незнакомые и малоизвестные существа. Кому они на фиг нужны, живые, если так властен, значим и всесилен их ОБРАЗ?

«В сорок лет в мою комнату вошла незнакомая женщина. И я узнал ее. Это была моя мама».

ЗАМАНУХА (Д—7, стр. 24)

СОН ПРО ОБЩЕЕ ДЕЛО. (С—19, стр. 82)

ДУША СВОБОДНА. Ей нужно только одно: быть, и это ее единственное качество, и его невозможно у нее отнять. Она живет не во времени, она существует в вечности, и если это перевести на язык ограниченности и времени, то ей не фиг делать целую вечность. Как соглашается она играться во все эти игры? Она легкокрыла и ветрена, ей чудно, свободно, радостно. Ее не то чтобы втягивают — она может себе это позволить, войти в любой мрак и чушь, сойти в ад одномерности и зажатости, потому что это на время — на миг. Ее не так легко погубить, может быть, вообще невозможно.