Джей - О Милтоне Эриксоне

Я стал обостренно воспринимать физические движения окру­жающих, и это было чрезвычайно полезно. Люди порой совер­шают мелкие предательские движения, которые многое могут сообщить опытному наблюдателю. Большая часть наших связей с окружающими отражается в движениях нашего тела, а не в нашей речи. Я обнаружил, что могу определить хорошего пиа­ниста не по звукам исполняемой им музыки, а по тому, как его пальцы прикасаются к клавишам. Уверенное прикосновение, нежное прикосновение, сильное и одновременно точное при­косновение. Истинная игра подразумевает изысканные физи­ческие движения”.

Доктор Эриксон не может определить хорошего пианиста по звукам музыки, так как лишен музыкального слуха. Эту свою особенность он также считает плюсом для работы. “Способ по­строения речи может о многом сообщить, — говорит он. — Из- за тоновой глухоты я начал обращать особое внимание на моду­ляции голоса и меньше отвлекаться на содержание сказанного. Многие модели поведения отражаются скорее в том, как чело­век говорит, чем в том, что он говорит”.

Эриксон не различает цвета, и это тоже стало для него плю­сом, который он использует, например, в экспериментах с внушением цветовой слепоты под гипнозом. Один из таких нео­быкновенных и чрезвычайно интересных опытов был описан в статье “Гипнотическое внушение цветовых галлюцинаций с пос­ледующими псевдонегативными последовательными образами”. У испытуемых, в состоянии транса смотрящих на белый лист бумаги, вызывали цветные галлюцинации. Затем им предъяв­лялся другой белый лист, на котором испытуемые видели пос­ледовательный образ дополнительного цвета. Держал эти листы сам доктор Эриксон, который не мог представить себе цвета ни в трансе, ни в обычном состоянии, а значит, не мог повлиять на ход эксперимента.

Пурпурный — единственный доступный ему цвет. И хотя это не всегда уместно, он старается окружать себя вещами именно такого цвета — носит пурпурные рубашки и галстуки; ложась спать, облачается в пурпурную пижаму; а, заходя в ванную комнату, наслаждается пурпурным цветом ее стен.

Часто повторяя, что задача психотерапии — помочь человеку расширить границы своих возможностей, Эриксон всю жизнь действовал в этих границах. Когда в 1919 году он был полнос­тью парализован, врачи сообщили, что он больше никогда не сможет ходить. Часами концентрируя внимание на мельчайших импульсах, возникающих в мышцах ног, он сначала добился еле заметных движений. Спустя год он уже передвигался с помо­щью костылей. Ему даже удалось найти сидячую работу на кон­сервном заводе, чтобы собрать деньги на обучение в универси­тете.

Когда Милтон окончил первый курс, лечащий врач посове­товал ему подобрать для летних каникул физическое занятие на солнце, с достаточной нагрузкой и не требующее участия ног. Эриксон выбрал путешествие на каноэ и в июне отправился в путь.

На сборы много времени не ушло. Он надел купальный кос­тюм, широкие брюки, на голову — носовой платок, завязан­ный по углам узелками. Из провизии Эриксон взял два неболь­ших мешочка — один с рисом, другой с бобами, немного посу­ды и деньги — 2 доллара 32 цента. Запас сил был еще меньше: он даже не мог сам столкнуть в воду свое каноэ, а проплыть был в состоянии не больше двух метров. И вот с таким имуществом он с июня по сентябрь пропутешествовал от озер Мадисона че­рез Миссисипи в Рок-Ривер и назад к Мадисону. Запасы пищи он пополнял за счет рыбной ловли, сбора съедобных растений на берегах рек и озер. Иногда ему случалось выловить несколько картофелин или яблок, плавающих среди очистков в водах Мис­сисипи, так как повара речных пароходиков имели обыкновение весь мусор выбрасывать за борт.

Так он путешествовал, почти без припасов и денег, поначалу такой слабый, что не мог переносить каноэ через преграждав­шие путь дамбы, и делал перерывы для отдыха через каждые полчаса работы веслом.

И было еще одно условие, делавшее путешествие значитель­но более сложным. Эриксон никогда не просил помощи у окру­жающих. Хотя частенько ему удавалось получить от людей то, что нужно, и без просьб. Он так рассказывал о своем путеше­ствии: “Плывя по реке, я иногда встречал рыбацкую лодку и приближался на расстояние, достаточное для ведения разгово­ра. Я был дочерна загорелый и на голове носил носовой платок с узелками, своим видом вызывая у рыбаков любопытство. За­вязывалась беседа, и я рассказывал им, что я студент-медик и путешествую для поправки здоровья. Бывало, они спрашивали меня, как ловится рыба, и тогда я отвечал, что еще пока рано­вато для клева. Так или иначе, к концу беседы рыбаки давали мне часть своего улова, хотя я и не просил их об этом. Обычно они предлагали мне зубатку, большую и вкусную рыбу, но я не брал ее — ведь она дорого стоит, а рыбаки зарабатывали себе на жизнь. И взамен одной зубатки они давали мне окуней в два- три раза больше”.