Екатерина Мурашова: Лечить или любить?

Где-то в самом конце я патетически воскликнула:

— Интересно, что подумал бы твой покойный отец, узнав о твоем отношении к материнским письмам?

— Можно спросить. Только зачем? — девочка пожала плечами.

Я похолодела.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что мой отец вполне жив. И все эти годы живет в двух кварталах от нас, в конце нашей улицы. И моя мать об этом всегда знала.

Она смотрела на меня без всякого торжества, у нее было взрослое лицо человека, без всякой сентиментальности наблюдающего за игрой детей.

— Не волнуйся, ты не сойдешь с ума, — сказала я после долгого молчания. — На этот счет можешь быть спокойна.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила она и аккуратно уложила письма все в тот же рюкзачок. — Положу на место. Там, правда, их еще много. Я вам только малую часть принесла, те, что мне показались наиболее интересными.

Я позвонила к ней домой и пригласила на прием мать. Сказала, что ее дочь была у меня, что у нее подростковые проблемы с самооценкой и — прыщи. Спросила об отношениях девочки с отцом. О письмах не сказала ни слова. Мать сама рассказала мне о них. Сначала, после развода, это был способ выжить. Потом постепенно превратилось в способ самовыражения. Призналась, что хотела бы избавиться от этой странной привычки, но как-то уже не мыслит себя без этого своеобразного творчества.

Я назвалась писателем, попросила принести образец письма. Искренне похвалила, ободрила (я ведь читала два десятка ее опусов!) и не придумала ничего лучше, как направить женщину в сетевые ресурсы для самодеятельных авторов. Удивительно, но где-то в Сети она познакомилась с мужчиной, литературная деятельность которого началась с того, что он писал письма своей умершей (действительно умершей!) жене. Они понравились друг другу. Правда, он живет в Новосибирске, но ведь всякое бывает.

— У меня нет выхода. — Худощавая женщина средних лет сгорбилась в кресле и сжала руками виски. Ни ее жест, ни слова не казались мне позой. — Скажите честно, вот вы, специалист, видите выход из моей ситуации?

— Пока нет, — честно ответила я.

Женщину звали Лидией. Уже семь лет она одна воспитывала сына Володю. Лидия развелась с мужем, когда мальчику было три года. С тех пор отец, регулярно выплачивая алименты, судьбой сына особо не интересовался. Поздравление и подарок на день рождения, три-четыре встречи в год…

Два года назад Володя заболел инсулинозависимым сахарным диабетом. Тяжелое испытание, но маленькая семья с ним справилась. Наладили диету, перестроили образ жизни, взяли болезнь под контроль. Потом поставили инсулиновую помпу, Володя обучился пользоваться ею. Уколы делать теперь не нужно, помпа «подкачает» столько инсулина, сколько нужно, чтобы подвести уровень сахара к норме. Володя сам пять-шесть раз в день проверяет у себя сахар, уверенно разбирается в показаниях прибора.

У меня на приеме общительный, импульсивный и дружелюбный Володя с удовольствием продемонстрировал мне висящий у него на поясе аппарат, похожий на навороченный мобильник, предложил с помощью имеющихся у него приспособлений узнать уровень сахара в моей крови:

— Не бойтесь, это не больно!

Он охотно рассказывал про школьные дела, сообщил, что увлекается футболом, спросил, знаю ли я, что есть олимпийские чемпионы с сахарным диабетом. Я это знала и подтвердила, Володя обрадовался.

Лидия рассказала мне, что у Володи помимо диабета еще и гиперактивность. В школе учителя жалуются на его поведение, дома с ним временами тоже нет сладу. Она сама далеко не всегда может отличить, где последствия колебания сахара в его крови, где — избыточное психомоторное возбуждение, свойственное гиперактивности, а где — простая лень и манипулирование.

На приеме, несмотря на всю свою гиперактивность (я ее видела и готова была подтвердить диагноз через пять минут после знакомства с Володей), мальчик вполне корректно вел себя по отношению ко мне — выполнял все мои распоряжения, соблюдал запреты, охотно отвечал на вопросы. Но с матерью был откровенно инфантилен и фамильярен: лез на колени, закрывал ей рот ладошкой, если хотел сам рассказать мне что-то, один раз, на что-то обидевшись, замахнулся…

— Хорошо еще, что мне мама помогает, — призналась Лидия. — Я ведь работаю, а его одного и в квартире оставить страшно, и за едой следить надо. Бабушка у нас педагог, ее он чуть больше слушается. Ну и из школы она его забирает, обедом кормит…