Джеймс Холлис - Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым

Есть и вторая форма вины, неизбежная для каждого, кто претендует хоть на малую толику сознательности. Эту форму вины мы можем назвать коллективной, или экзистенциальной, поскольку она является неизбежным побочным продуктом взаимосвязанности обстоятельств нашей жизни. Те из нас, кто живет в так называемом «первом мире», существуют за счет тех, кому не столь повезло. Но и внутри своего общества мы также живем в условиях эксплуатации, хотим того или нет. Мы убиваем братьев наших меньших ради еды, оскверняем природу, чтобы набивать товарами полки магазинов, в угоду противоестественному консюмеризму. Мы ведем себя пассивно в присутствии зла, прибавляя и без того немалую меру нетерпимости и предрассудков к бедам этого мира. У нас даже не выходит подтянуться к собственным исповедуемым ценностям и стандартам, хотя всегда под рукой готовые рациональные объяснения, когда нужно оправдать свои поступки. Мы отворачиваемся, делая вид, что нас это не касается, когда сталкиваемся с чем-то, что призывает нас к нравственной ответственности и активным действиям. Признавать эти несовершенства, эти грехи действия и бездействия – вовсе не сентиментальность. Понимание всей их значимости в жизни – это показатель нравственной и психологической зрелости. Такая экзистенциальная вина неизбежна даже для самой нравственно чуткой личности, и признавать такую вину – значит быть лишь честным с самим собой.

Тем не менее, когда мы размышляем о вине, то чаще всего имеем в виду то внезапно подкравшееся чувство, от которого начинает неприятно сосать под ложечкой, а на тело, словно паралич, наваливается оцепенение. И раз уж мы разобрались с двумя формами обоснованной вины, в которых честно признаться не мешает каждому из нас, давайте также выясним ситуацию и с третьей ее формой. Она относится не к тому, что мы сделали, но к тому, кто мы есть. Эта вина главным образом представляет собой замаскированную тревогу.

Еще в детстве мы выясняем для себя, что наше спокойствие и безопасность зависят от того, насколько мы соответствуем требованиям, которые предъявляются окружением. Страх потери любви, одобрения и сотрудничества со стороны «другого», будь то родитель, супруг или общественный институт, уже глубоко запрограммирован во взрослом человеке. И когда мы, следуя инстинкту или пользуясь защитным вмешательством комплексов, пытаемся по-настоящему выразить себя, активируется старая архаическая система предупреждения. Вина в этом случае выступает как внутренний контролер, отключающий природное Я и вызывающий в памяти программу адаптации, а не аутентичности. То, что называется виной в этом случае, чаще всего представляет собой способ подавления тревоги независимо от того, осознаем мы это в тот момент, когда чувствуем вину или нет.

Но сколько жизней было сломано этой виной, страхом того, что быть собой недопустимо и неприемлемо? Как много талантов не нашли своего выражения, как много новых начинаний оказалось мертворожденными у такой повивальной бабки, как вина, – и все во имя здорового благоразумия! Привязанная к нашим архаическим системам, адресованная к самой употребительной рефлективной системе, «менеджменту тревоги», эта форма вины – враг, слишком хорошо знакомый всем нам, тот самый, что предает обещания, губит таланты и не дает погрузиться с головой в радость жизненного странствия. Единственное противоядие этой форме парализующей вины – решимость, уверенный настрой на риск быть тем, кем мы призваны быть, выбирая то, что возвышает нас, а не приковывает к прошлому. Подобная парализующая вина не может не приковывать к прошлому и, как следствие, исключает всякую личную свободу в будущем, если не будет стремления быть честным с самим собой даже перед лицом вины.

На этой неделе мне случилось пообщаться с одной 90-летней женщиной, все еще бодрой и полной жизненных сил, однако недавно похоронившей свою вторую дочь. Если мы проживем достаточно долго (я уже не говорю о фантазии бессмертия, которая в столь радужных тонах рисуется нашей культурой), то неизбежно предстоит пережить всех, кто нам небезразличен, или же на их долю выпадет оплакивать наш уход. Потеря, по всей видимости, – это цена изобилия, противоположный полюс богатства жизни, и всегда остается, даже в моменты наивысшего взлета, его неизбежным молчаливым спутником. Чем выше нам удается взлететь, чем сильней мы ощущаем земное притяжение, течение, постоянную смену и ритм привязанностей и утрат. Единственный способ избежать этой утраты – избегать привязанностей, однако жить, не зная близости, – значит прожить жизнь зря, как хорошо всем известно.