Эрик Вейнер - География гениальности - Где и почему рождаются великие идеи

Калькуттская смесь была далеко не случайной. По выражению одного историка, она возникла из «бракосочетания народного гения с западной восприимчивостью». Этот брак был сознательным: Калькутта олицетворяет собой первый (и, возможно, единственный) в мире пример спланированного гения. «Нигде больше в современном мире новая культура не возникала из целенаправленного смешения двух более древних культур», – сказал поэт Суддхин Датта, живший под конец Бенгальского Возрождения.

Иду я однажды по улице, предельно начеку, как необходимо в Индии, готовый к угрозе или «совпадению», – и вдруг меня пронзает острое чувство дежавю, хотя в Калькутте я раньше не бывал. Быть может, проносится мысль, меня посетило что-то специфически индийское (скажем, воспоминание о прошлой жизни)? Так недолго и рассудком тронуться… мало ли примеров вокруг. Однако затем осознаю: Калькутта кажется мне столь знакомой потому, что она… уж очень похожа на Лондон. Как сказал мне завсегдатай Fairlawn, британцы «создали жаркую копию Лондона».

Будучи столицей Британской Индии, Калькутта служила в числе прочего лабораторией и опытным полигоном для интересных, но необкатанных идей. Именно здесь опробовали в задачах криминалистики дактилоскопию (изобретение, если помните, нашего старого друга Фрэнсиса Гальтона). Канализационная система и газовые светильники появились в Калькутте раньше, чем в Манчестере. Здесь энергично билась творческая жилка, пусть даже творчество возникло не само собой.

Дожди приносят в Калькутту долгожданный разгул стихии. Однако радостное облегчение от жары имеет свою цену: по улицам льются потоки воды, огни мерцают, а дорожное движение застопоривается. Так обстоит дело в наши дни. И так было одним июньским утром 1842 г. Вода переполняла улицы, из-под колес повозок и экипажей летела грязь, обрызгивая прохожих, но все эти неприятные условия не помешали толпе в несколько сотен человек, преимущественно индийцев, посетить погребение. С тяжелым сердцем склоняли они головы, проходя мимо гроба Дэвида Хейра, когда-то шотландского часовщика, а впоследствии педагога и филантропа. Люди не скрывали горя: «плакали и рыдали по нему, словно осиротели с его смертью», как сообщает очевидец. Один из ораторов назвал Хейра «борцом за современное образование и предвестником Эпохи Разума в стране, погрязшей в грязной трясине суеверий, доблестным воином свободы, истины и справедливости… другом тех, кто не имеет друзей».

Подобно Джобу Чарноку, Дэвид Хейр умер далеко от дома. Мы не знаем, что заставило его покинуть родную Шотландию ради неведомых и малярийных берегов Калькутты. В ту пору люди, пускаясь в подобные странствия, знали: скорее всего, они не вернутся домой. Быть может, подобно всякому доброму шотландцу, он искал приключений. Или пытался залечить какие-то раны, начать жизнь с чистого листа в новых краях. Как бы то ни было, попав в Индию, он не оглядывался назад. Он вникал в бенгальскую культуру, но вскоре – шотландец есть шотландец – в нем возобладало желание что-то подправить и улучшить.

Хейр продал бизнес и переключил внимание с бездушных часовых механизмов на живых людей. Этот бессребреник был прямой противоположностью равнодушному колонизатору. Он платил за обучение тех, кто не мог себе этого позволить, и глубоко интересовался благополучием учеников: по воспоминаниям друга, «их печаль становилась его печалью, а их радость – его радостью». Он учредил Индусский колледж – первый в Индии университет западного типа – и тем самым принес в Индостан шотландское представление об улучшении жизни через образование. Расцвет Калькутты в целом стал ярким примером того, как один золотой век порождает другой. Энтузиасты вроде Дэвида Хейра перенесли сюда дух Адама Смита и других шотландских титанов.

Я провожу часы и дни в пыльных архивах Азиатского общества, изучая прошлое. И чем глубже копаю, тем больше взаимосвязей нахожу. Обе нации были не дураки выпить, и, кажется, лишь они назвали в честь себя национальный напиток: скотч – в честь шотландцев, бангла – в честь бенгальцев. Оба края страдали от чувства своей неполноценности. Калькутта, говорит писатель Амит Чаудхури, находится в «конфликте сама с собой». Это очень по-шотландски и напоминает мастера Броди. Кроме того, оба народа терпели унижения. Как же им удалось породить стольких гениев?

Опять-таки, всему свое время. Дэвид Хейр появился в Калькутте, когда в городе бурлили разнородные течения. «Хейр внимательно присматривался к этим столкновениям конкурентных идеологий и всячески пытался синтезировать их таким образом, чтобы Восток и Запад могли встречаться, брать и отдавать», – говорит его биограф Пири Миттра.