Однако к середине 1920-х годов при сохранившемся книжном голоде уже обнаружилось затоваривание, связанное в первую очередь с деятельностью государственного сектора, прежде всего ГИЗа, образованного из множества национализированных издательств и выпускавшего свыше половины книжной продукции страны. Массив книготорговых остатков стал складываться из избыточного выпуска «соцзаказной», агитпроповской литературы, классики и просвещенческо-воспитательных книг, изданных без необходимого учета читательской адресации. Только к 1924 году послереволюционные издания Л. Толстого или М. Горького насчитывали свыше 4 миллионов, А. С. Пушкина – свыше 1 миллиона экземпляров. Представители Госиздата вынуждены были заявить, что «ни один из современных пролетарских писателей не спрашивается… они лежат у нас на складах, и мы продаем их буквально на вес».
Попытки решить эти затруднения путем снижения числа названий и увеличения тиражей только ухудшили положение. Предлагавшиеся варианты рассчитанной на длительный срок книжной политики, учитывающей многообразие типов читателей и соответственно требующей постоянного расширения и обогащения книжного ассортимента, в тогдашних условиях были отвергнуты. Задача систематически готовить, постоянно стимулировать культурное и социальное развитие страны была замещена приказом одолеть отсталость одним скачком и любой ценой. В итоге поиски выхода из обостряющегося кризисного состояния свелись к идее планового «книжного хозяйства», устраняющего дублирование изданий, обещающего благодаря этому значительную экономию бумаги. Реализовать эти намерения представлялось возможным лишь при дальнейшей централизации управления, создании укрупненных издательских комплексов и специализации каждого из них на выпуске определенного вида литературы. Предполагалось: подобная централизация и специализация вместе с введением в отрасли хозрасчета и самофинансирования (системы госзаказов) существенно снизят издательские издержки, а тем самым и стоимость книг, что позволит повысить тиражи и сделать книги более массовыми и целенаправленными.
Однако и такого рода меры оказались несостоятельными: затоваривание увеличивалось, издержки росли, продукция госиздательств, даже при ряде привилегий и дотаций, которыми они пользовались, не могла конкурировать с книгами издательств иных типов. Поэтому «естественным» следующим шагом стало закрытие вначале ведомственно-отраслевых и специализированных издательств, а также издательств научно-исследовательских институтов и вузов (либо ограничение их прав изданием небольших сборников трудов и вспомогательных или учебных материалов), а затем уже и ликвидация частных, кооперативных и других нецентрализованных издательств. Существование единого книжного хозяйства страны, полная монополия на выпуск книг стали базироваться, таким образом, на распределительной экономике, экономике бедных, сквозным принципом которой стало жесткое лимитирование: ограничение ресурсов бумаги и полиграфии, единый кадровый контроль, единое тематическое планирование, личная ответственность издательских работников за плановую дисциплину и так далее.
Наступала эпоха форсированной коллективизации книги. Как писал один из ее идеологов Н. Б. Новиков, пришла «пора отказаться от фетишизации т. н. ассортимента… Период торговли („вольная продажа“) отходит в прошлое… Наступает период социалистических методов и форм работы с книгой… Вся работа по распределению книг в новых условиях, в условиях дефицитности книги (недостатка бумаги и полиграфических ресурсов) должна строиться на твердых показателях, на точном и исчерпывающем учете задач не только текущего дня, но и ближайшего отрезка времени… Книга должна печататься для заранее учтенных потребителей, и, стало быть, расходимость ее обеспечена полностью в определенный краткий срок… (меньше чем за 3 месяца)». Выдвигаются новые принципы и стандарты работы: «тиражи под обрез», «без сентиментальничанья», личная ответственность библиотекаря, заведующего книжным магазином за книжный заказ. Однако такая жесткость тона и требований «сократиться» относилась не ко всему объему книгоиздания. Напротив, «совершенно иным должен быть подход к массовой политической книге… Для производства книг по массовым разделам мы должны жертвовать всем»… суметь отказаться от части «художественной, научной, специальной, в том числе медицинской, философской и даже детской литературы». «Вопрос о том, как целесообразнее распространять книгу… чтобы, во-первых, без вреда для культурного роста масс сократить тиражи целых разделов литературы с тем, чтобы освобождающиеся тонны бумаги бросить на массовую литературу». И эта цель была достигнута: на протяжении 1930-х годов доля общественно-политической массовой литературы составляла 40–45 процентов всего книговыпуска.
Читать дальше