Борис Дубин: Интеллигенция. Заметки о литературно-политических иллюзиях

Однако, придя в библиотеку, мы видим, что полки «открытого доступа» полны книг. Это, главным образом, малоспрашиваемая либо же вообще невостребуемая книжная продукция. От 30 до 50 процентов выставленных на обозрение читателя книг или не берутся вовсе, или взяты один раз за несколько лет. В целом по стране число таких «мертвых», одновременно стоящих на полках книг 2–2,5 миллиарда экземпляров – величина, равная книжной продукции страны за год. Эти книги находятся на балансе библиотек, на них затрачены вообще-то весьма скупо отпускаемые деньги, и вот они не работают. (Фактически величина бесполезной части фонда гораздо выше, поскольку по инструкции Министерства культуры так называемые «устаревшие» книги непрерывно списываются.) Соответственно более половины читателей – доля эта колеблется в зависимости от региона и от принадлежности к той или иной группе – состоянием библиотечных фондов хронически не довольны.

На протяжении десятилетий – с середины 1920-х до начала 1970-х годов – массовая библиотека была ведущей формой библиотечного обслуживания и практически единственным источником книг для широкого читателя (отметим, что в 1914 году лишь 18 процентов библиотек относилось к такому разряду). Это не случайное обстоятельство, а один из результатов воплощения в жизнь социальной программы формирования нового человека и новой культуры, в которой, как и в других сферах (общественное питание, обучение, медицина), зачастую действовало положение, определяемое формулировкой М. Жванецкого: «Давай самое необходимое и всем одинаковое». В своей литературной части эта программа до середины 1960-х годов приоритетно обслуживалась издательствами, которые с 1953 до 1963 года также подчинялись Министерству культуры, а теперь входят в систему Госкомиздата СССР (общий кадровый состав двух этих отраслей сложился существенно ранее, фактически уже к 1930-м годам). Уникальность положения массовой библиотеки как главного представителя книжной культуры не раз служила руководителям библиотечного дела поводом для демонстрации превосходства планово и разносторонне укомплектованного фонда абонемента над «хаотичными» и «однобокими» личными собраниями (их судьба в эти десятилетия заслуживает отдельного разговора). Между тем называть это «богатством» можно лишь на фоне скудости чисто воображаемой, условной и усредненной одной личной библиотеки. В сравнении же с общим фондом реальных семейных библиотек, собранных несколькими поколениями людей, и при учете того, что сами типы читателей невероятно разнообразны, набор книг массовой библиотеки представляет собой не более чем культурный паек, пайку. И состав фонда, и формы обслуживания в массовых библиотеках, по сути, предусматривают фактически полный контроль над интересами и склонностями читателя. А это позволяет ограничиваться в книгоиздании сравнительно невысокими тиражами из расчета, что каждая книга обернется многократно.

Иначе говоря, можно сократить необходимые – по объему публики – тиражи книг, исходя из длины проектируемой очереди читателей, величины вполне исчислимой. В пределе она составляет «глубину» библиотечной аудитории: время хранения книги в фонде (5–7 лет), деленное на срок, полагающийся для ее прочтения каждому абоненту. Главное здесь в том, что базовой формой организации взаимодействия между владельцами книжного ресурса и его потенциальными рядовыми потребителями становится очередь, причем особая, уравнительная, а именно «живая» (рядом с ней, впрочем, есть и другие – например, «по талонам»). Тем самым давление справедливости очереди, ощущаемой потребителем как лишение и ущемление в настоящем, представляет собой способ распоряжения его будущим. Эта-то минимизация требований читателя, планирование впритык и равнение на последнего и представляет собой действительную функцию системы, а нарезание паек у хлеборезки времени – один из немногих ее самостоятельных продуктов.

Паническая консервация книжного ресурса, охватившая библиотеки при возникновении первой же тени заинтересованности в нем других социальных групп, усугубила с середины 1970-х годов дефицитность книг, что, в свою очередь, обострило спрос на них. При этом явственно обнажилась неспособность системы книгораспространения к какой-либо иной тактике взаимодействия с читателем, кроме ужесточения контроля над ним и демонстрации своей доминирующей позиции. Для понимания итогов подобной деятельности укажем, что сейчас в библиотеках записывают на журнальные бестселлеры последних месяцев (намеченные к выпуску книгами в будущем году) в очереди сроком на два-три года, и совет записаться остается единственным и, видимо, последним реликтом традиционной библиотечной рекомендации читателю, венчая многолетнюю работу по руководству его чтением. Как всякая жесткая система регуляции, в условиях напряжения она становится к тому же агрессивной и склонна объяснять собственную ущербность, обвиняя самого читателя в неразвитости, стадности, избалованности, погоне за модой.